Гайсману радиусе будут истощены. И все, что держится на заклинаниях, перестанет работать. Даже думал, что люди могут пострадать от обрушившейся на них волны неконтролируемой магии.

Затем он взглянул на Сибеллу, которая уловила какой-то смысл, недоступный для Кассии.

– Но, похоже, кукла не просто высвобождает магию.

Он перестал расхаживать и провел рукой по лицу.

– Она использует ее.

Сибелла качала головой.

– Олливан, это… невозможно.

– Заклинания делают это постоянно, – возразил Олливан.

Затем он склонил голову в знак согласия.

– Ладно, не так, как это делаем мы. Но подумай о зеркале на туалетном столике твоей бабушки, которое советует ей, какую шляпку с какими драгоценностями носить и тому подобное. Умное, хорошо выполненное заклинание обладает функцией принятия независимых решений. Это не настоящее чувство, но вложи его во что-то, похожее на человека, и оно может начать им казаться.

– И поскольку ты забыл сказать этому заклинанию, что делать с поглощенной им магией, – сказала Кассия, – оно решило само по себе?

Олливан ничего не ответил. Ему явно тяжело давалось это молчание, но Кассия знала, что это значит. Большинство заклинаний, которые принимали самостоятельные решения, все равно действовали в определенных рамках; это было одним из основных условий. Поглощенная магия – даже если заклинание не знало, что с ней делать, – автоматически не поддавалась использованию. Если только намерение не было искажено так, что каким-то образом Олливан приказал этой кукле овладеть магией.

– Олливан, – сказала Сибелла, – она выпрыгнула из окна и скрылась в ночи. Она свободна, она может сама передвигаться, принимать решения и произносить заклинания. И если она продолжит нападать на людей, это ведь только сделает ее сильнее?

Свободная. Исчезнувшая. Очередная волна тошнотворного сожаления захлестнула Кассию, но она скрыла ее под негодованием и вскочила от дивана.

– Ты должен сказать дедушке.

Олливан уставился на нее, но казалось, что он ее вообще не видит. На его лице было обычное упрямое выражение.

– Нет. Меня арестуют.

– И правильно! Что, во имя неба и земли, заставило тебя играть с какой-то дрянной, лишь наполовину продуманной работой сумасшедшего? Она собирается навредить людям, Олливан. Скажи дедушке. Он оценит, что ты сам во всем признался. Возможно, он примет это во внимание, когда будет выбирать наказание.

Она не знала, кого, по ее мнению, пыталась обмануть. Конечно, не Олливана, который бросил на нее насмешливый взгляд, чего она и заслуживала. Затем он перевел взгляд на Сибеллу, свою бывшую любовь, своего нового соратника. Сибелла долгое мгновение выдерживала его пристальный взгляд, и в ее глазах читалась нерешительность. В конце концов она опустила взгляд в землю. Она не могла или не хотела говорить, что Олливана следует пощадить.

– Олливан? – снова попыталась Кассия.

– Нет.

Это было все, что он сказал, и, возможно, впервые в своей жизни Кассия пожалела его. Пожалела ту стену гордости, которую Олливан готов охранять даже ради самой крошечной и глупой надежды уберечься от судьбы, которой он хотел избежать. Ей казалось, что в душе он начал увядать.

– Тогда это сделаю я.

– Делай то, что должна, но я все же прошу тебя передумать.

Его голос был низким и ровным, но противоречил отчаянию в его взгляде.

– Я недооценил Гайсмана, как недооценивал очень многое за последние пару лет. Но я не недооцениваю своих врагов дважды. Джупитус не проявит ко мне милосердия, Кассия. А это заклинание я теперь знаю достаточно хорошо. Я смогу исправить то, что никто другой не сможет. Просто дай мне попробовать.

Она уже позволила ему. Она дала ему один из тех самых вторых шансов, за которые так злилась на свою мать, а днем позже проблема, которую он уже поклялся решить, лишь ухудшилась.

Из-за тебя.

Нет, из-за Олливана. Это было его рук дело.

– Твой комендантский час начался – сказала она. – Пока я иду домой, у тебя есть время, чтобы поступить правильно.

Кассия, не оглядываясь, вышла из здания обратно под дождь.

До Странствующего Места она дошла пешком, но теперь подошла к посту охраны у Вестминстерского моста и попросила одного из дружинников вызвать ей экипаж. В тот же миг он исчез, и уже через пять минут к ней подъехала карета дедушки. Через двадцать минут она вышла на тротуар перед своим домом.

Кассия зашла домой и уже при входе, пока горничная забирала ее пальто, услышала доносящиеся из гостиной голоса. Там находились и Джупитус, и Алана, но чаще всего звучал голос Олливана. Ее наполнило недоверие, а затем и раздражение. Он не стал бы во всем сознаваться. И она ни на мгновение не поверила бы, что он это сделает. Это проклятое дело Кассия должна была довести до конца сама. Он не лишит ее шанса увидеть их лица в тот момент, когда они обнаружат, что лишь Кассия все это время видела, каким Олливан был на самом деле.

То, что она услышала, определенно не было признанием. Она стояла за пределами льющегося из дверного проема света и слушала, как ее брат рассказывает им о своем дне без каких-либо упоминаний о высасывающей магию ужасной кукле, которую он напустил на город. Он лишь выполнял одно из условий, поставленных дедом.

К чему это все? Он уже уничтожил свои шансы провести следующие два года в Уизерворде в качестве свободного человека. Если бы Джупитус не смог отменить магию устава Общества, он просто держал бы Олливана в камере до истечения срока действия магической защиты. Мать и дедушка Кассии поблагодарили его и отпустили, а Олливан пожелал им спокойной ночи. Когда он вышел в коридор, то не удивился, увидев ее притаившейся под дверью. Он остановился, так что они оказались лицом к лицу, и долго смотрел на нее сверху вниз.

Кассия с вызовом встретила его взгляд, несмотря на то что тот проникал ей в самую душу. Смиренное разочарование. Ей было бы все равно, не узнай она этот взгляд. Это был тот взгляд, которым их дедушка одарил в ночь ее второго неудачного посвящения. Это был взгляд ее матери, когда по возвращении домой Кассия продемонстрировала свою магию и стало ясно, как мало у нее способностей.

Звезды, она ненавидела его. В тот день, когда дружинники потащат его к порталу, она тоже будет там. Кассия будет наблюдать, как они выдворят его, запретив возвращаться.

Он оставил ее там, не сказав ни слова, и медленно поднялся по лестнице, и именно тогда Кассия поняла: Олливан представил им свой обычный отчет за день, потому что все еще надеялся, что она передумает. Он поднялся по лестнице – а не перенесся