По краю дороги торчком стояли короткие рельсы. Некоторые из них были погнуты. Несколько лет назад Костя проезжал здесь на стареньком, но бодром «форде». Отец направлялся в Кара-Даг, там у них забуривались две разведочные скважины, и Костя упросил взять его в эту поездку. Утро было ясное, и нефтяные вышки казались воткнутыми в землю спичками. Шофер рассказывал — однажды ночью на этом спуске пьяная компания своротилась под откос, и все четверо сгорели с машиной. Тогда там, внизу, еще были заметны черные пятна горелого песка. А в Кара-Даге нефтяники на первое время устроились в рыбацком поселке у моря. Костя впервые попробовал настоящей тройной ухи. Такой ему больше есть не приходилось.

Он поправил на плече ремень учебной винтовки и оглянулся. Его догонял Рауф Джеванширов.

— Слушай, командир, — сказал Рауф. — Какой нам смысл тащить на себе десять кило проклятого песку? А по такой погоде он отсыреет, станет еще тяжелее.

Костя молчал.

— Ни к чему это, — продолжал Рауф. — Надо будет — двадцать потащим. Тридцать! Сорок! А сейчас… Не узнают, ни один черт. А перед самым Лок-Батаном снова наполним рюкзаки. Там тоже песка сколько хочешь, даже еще больше.

Костя поправил винтовку. Плечо не успело притереться, хоть они занимались военным делом три раза в неделю.

Сквозь шум ветра послышался гул мотора. Они отбежали на косогор, но обогнавшая полуторка все равно обдала их грязью.

— Красивые вернемся мы в город, — сказал Рауф, вытирая платком лицо. — Ну, так как, командир?

— Нет, Рауф.

Тот пожал плечами.

Они пошли рядом. Костины сапоги, надетые в поход, стали бурыми — под цвет грязи.

— Слушай, а почему ты не разговариваешь с Володькой, а? — спросил Рауф. — Столько лет дружили, с первого класса…

— А ну его!

— Ведь раньше вы все время были вместе.

— То раньше, — сказал Костя, ловя на рукав снежинки, которые тут же таяли. — Понимаешь, это все Марина. Но я честно… Она со мной хочет дружить. А Володька никак но может это пережить.

— Нехорошо! Нехорошо ссориться из-за девчонки, — сказал Рауф. — Но я знаю — ты не виноват.

Они уже спустились в долину и шли по ровному месту. Если бы сквозь снежную завесу можно было увидеть вышки, они бы, как тогда, отсюда стали похожими на карандаши.

Костя расстегнул брезентовую планшетку — ему удалось выменять ее на свой портфель, который валялся дома без надобности, — кто же в старших классах, кроме присяжных отличников, таскает в школу учебники!

Из планшетки он достал карту, заложенную как раз на том месте, где пролегал маршрут, и поло́й телогрейки прикрыл ее от падающего снега.

Рауф тоже наклонился.

— Вот конец спуска от Волчьих Ворот, — сказал Костя. — А мы примерно здесь. Мосток через канаву по условиям похода — зона артобстрела. Придется обходить стороной.

— Ну, это уж совсем чушь! — возмутился Рауф, и его черные глаза вспыхнули, словно два непрогоревших уголька.

Подтянулось еще несколько человек — все отделение.

— За чем остановка? — спросил Левка Ольшевский. — Перекур с дремотой?

Им нравилось повторять словечки и выражения нового военрука, старшего лейтенанта Григорьева. «Перекур с дремотой», «болтаешься, как дерьмо в проруби», «это тебе не у тещи — блины есть», а особенно его наставление: «винтовку прижимай к себе, как любимую девушку, когда она вырывается». Девушки были не у всех, а уж тещ — ни у кого не было, но все понимали, о чем речь.

— Перекур, но без дремоты, ребята, — сказал Рауф. — Косте взбрело обходить какую-то «обстреливаемую» зону!

— Жуткое дело! — сказал Левка. — Слышите?.. От этих снарядов и мин у меня лопаются барабанные перепонки.

— Зону? Обходить? Сейчас. Возьму ноги в руки — бегом побегу, — откликнулся Володька. Намокший заплечный мешок обвисал у него на спине — пустой.

— Да, мы сделаем обход, чтобы не попасть под артобстрел, — Костя особенно выделил два слова — о б х о д  и  а р т о б с т р е л.

Ребята молчали.

Теперь, в полку, куда школа входила на правах отдельной роты, что-то новое появилось в их отношениях, и нельзя было сказать Косте «А-а, иди ты, совсем стал малахольный!» — и сделать по-своему. Он был не Костя, старый и привычный товарищ, а командир отделения, и от него зависело — пойдут ли они через мостик, возле которого, понятно, не падают никакие снаряды, или же потащатся в обход, за семь верст месить грязь.

— А зачем бы это нам сворачивать с прямой дороги? — спросил Левка.

Костя разозлился от того, что приходится объяснять вещи, которые разумеются сами собой.

— Тещиных блинов захотелось? — выплюнул он окурок, забыв про обещание оставить покурить Мише Треухову. — Черт знает!.. Сачки́ несчастные. Мы пошли в поход, и поход должен быть трудным. Чтобы всё, как там. А если вы будете смотреть в кусты, то ни хрена не получится!

— Генералиссимус Суворов и сержант Радоев учат нас: тяжело в ученье, зато в бою легко, — вставил Володька, ни к кому не обращаясь.

Косте очень захотелось, чтобы сейчас по-настоящему начала бить артиллерия и чтобы разрывы снарядов заставили всех плашмя кинуться в бурую слякоть.

— Ты говоришь — т а м! Там пришлось бы делать обход. И без всяких уговоров, — сказал Левка.

— А кто уговаривает? Это самый обычный приказ.

Рауф пожал плечами и посмотрел, кто как отнесся к Костиным словам. Левка поморщился, словно у него заболел зуб. Миша Треухов потоптался на месте и расправил лямки заплечного мешка. Пожалуй, только Игорь Смирнов, с которым Костя играл за сборную школы по волейболу, не выразил недоумения.

— А знаете, ребятки, что? Прав Костя, а вы все — нет, — сказал он.

— Ты, Игорек, привык подносить Косте мячи для ударов, — оборвал его Володька. — Думай, как тебе нравится. Я позволю себе не согласиться с нашим отделенным полководцем. Кто со мной? Пошли, Рауф? Левка, ты?..

Володька один пошел вперед, к мостику, который виднелся в ста шагах. И уже должен был бы погибнуть от осколка снаряда или же свалиться на землю, оглушенный взрывной волной.

— Был бы сержантом кто-нибудь другой, — скрипнул зубами Костя. — Я бы сейчас…

— Ну и что бы ты сделал? — спросил Левка.

— Почистил бы ему до блеска рыло, вот что!

— Это приказ? — Левка вытянул руки по швам.

— Нет. Очень жаль, но это приказать я не могу.

Костя еще раз достал карту.

— Лучше всего обойти слева, под прикрытием этого холма, — сказал он. — Высота шестьдесят дробь восемнадцать. В этой мути холма не видно, но он тут. Километра четыре.

— Чего же мы стоим? Идти, так пошли, — сказал Игорь.

Костя шел и думал о случившемся. Доложить начальству, — скажут, «нетоварищ». Не докладывать, — Володька вообразит себя победителем. Был