на Азербайджан и Латвию в июле 1959 года была существенна в том плане, что указывала не на единичные случаи и частные отклонения, а на более общие проблемы национального развития в многонациональной стране. Тревогу вызывали свидетельства о дискриминации жителей республик, принадлежавших к нетитульным национальностям. В Москву приходило множество жалоб с рассказами об унижениях, которым подвергались в обеих республиках русские. Как утверждалось в этих письмах, представители нетитульных национальностей сталкивались с нежеланием обслуживать их в магазинах, требованиями не говорить по-русски на публике, отказами в прописке и в поступлении в республиканские вузы. Как правило, авторы писем подразумевали, что все это делается в рамках согласованной кампании по выдавливанию меньшинств[536].

Появились сигналы о том, что Латвия и Азербайджан противопоставляли свои экономические интересы интересам других республик. В Латвии делались попытки переориентировать инвестиционные и производственные планы с тяжелой на легкую промышленность и производство потребительских товаров, тем самым устраняя основания для массовой трудовой миграции и ввоза сырья из других союзных республик[537]. Председатель Совета Министров Азербайджана выступал против строительства газопровода Кара-Даг — Тбилиси, заявляя, что «газ — наш, азербайджанский, и мы не можем давать его грузинам». Республика следовала тезису «на первом месте — Азербайджан» в том, что касалось поставок нефтепродуктов, железной руды и электричества в соседние республики[538].

Однако наиболее чувствительной была особая позиция двух республик в вопросе языковой политики. 9 мая 1955 года Совет Министров СССР освободил учащихся школ в союзных республиках (за исключением РСФСР), не принадлежавших к титульной нации и получавших образование в школах не на местном языке, от обязательного изучения национального языка этих республик. Понимая, что хорошее знание русского языка необходимо для поступления в вузы и служит предпосылкой для хороших карьерных достижений, некоторые родители-азербайджанцы стали отправлять своих детей в русские школы. Азербайджанскому языку таких детей нередко обучали после основных занятий. Они либо приходили в полупустые классы уставшими, либо вообще пропускали эти уроки. Бюро ЦК Компартии Азербайджана, рассмотрев этот вопрос, объявило 14 августа 1956 года занятия по азербайджанскому языку обязательными для всех детей, включая представителей нетитульных национальностей, обучавшихся в русских, армянских и грузинских школах[539]. Это прямо противоречило решению Совета Министров СССР.

Для обоснования этого решения неделю спустя, 21 августа, Верховный Совет Азербайджана внес поправку в конституцию республики, объявив азербайджанский «государственным языком»[540]. Это стало отправной точкой для ряда инициатив, предпринятых в последующие месяцы и направленных на широкое обязательное использование азербайджанского языка, в том числе в официальных документах и в партийно-государственном делопроизводстве[541]. События в Азербайджане якобы послужили образцом для аналогичных действий в Латвии. Власти этой республики пошли еще дальше, введя в конце 1956 года требование, чтобы должностные лица в течение двух лет обучились разговорному латышскому языку. Знание языка проверялось экзаменом, не выдержавшие его подвергались увольнению[542].

Некоторое время эти разногласия не вызывали резкой реакции со стороны центра. Однако ситуация изменилась, когда в конце 1958 года по инициативе Хрущева была объявлена реформа в сфере образования. Ее основной идеей была профессиональная подготовка школьников в производственной сфере[543]. Чтобы получить время для такого обучения, было предложено сократить языковую подготовку, прежде всего за счет дополнительных языков, число которых в национальных республиках достигало трех (русский, национальный и иностранный). Хрущев выступил с предложением, чтобы в союзных республиках основной и только один дополнительный язык обучения выбирали родители школьников. Национальным языкам в таких условиях было трудно рассчитывать на массовое внимание. Эта инициатива бросала вызов латвийской и азербайджанской реформам двух предыдущих лет. Верховный Совет Латвии 17 марта 1959 года отверг это предложение. Спустя шесть дней, вдохновляясь латвийским прецедентом, так же поступили и азербайджанцы[544]. Из всех республик только Латвия и Азербайджан заняли такую позицию и открыто пошли наперекор Москве. Это неповиновение, наряду с фактами этнической дискриминации и экономического местничества, привело к чистке руководства обеих республик.

Почему Москва решила приструнить азербайджанских и латвийских лидеров, в общих чертах ясно. Однако остается не менее значимый вопрос: почему руководство обеих республик проводило политику, откровенно идущую вразрез с политикой центра? В отличие от грузинских событий 1956 года во главе аналогичных процессов в Латвии и Азербайджане стояли не студенты или интеллигенция, а партийные вожди, делавшие карьеру за счет беспрекословного подчинения приказам сверху.

Причины их поведения были разными. Некоторые из них имели глубокие исторические корни. До 1918 года азербайджанский народ не имел своей государственности. Население будущей Азербайджанской союзной республики в подавляющем большинстве было сельским и отличалось, как мы бы выразились сегодня, низким уровнем национального самосознания[545]. Этноним «азербайджанцы», которому отдавали предпочтение национальные лидеры, вошел в обиход лишь в конце 1930‐х годов[546]. В свою очередь, латыши к моменту революции говорили на отдельном языке со своей собственной литературной традицией, а население Латвии отличалось высоким уровнем грамотности и урбанизации. Что еще важнее, Латвия в межвоенный период была независимым государством[547]. Можно сказать, что в определенном смысле Азербайджан шел по пути наполнения территориальной государственности этнокультурным содержанием, а Латвия представляла собой этнию[548], находившуюся в поисках государства.

Ряд других факторов был общим для азербайджанского и латвийского феноменов. Во-первых, в обеих республиках руководство учитывало страхи перед экзистенциальной угрозой, нависшей над коренной нацией. В Латвии существовали опасения, что этнические латыши будут сметены последовательными волнами переселенцев. В результате демографической катастрофы, пережитой Латвией во время войны, и последующего массового прибытия в республику переселенцев доля латышей в общей численности населения сократилась с 83 % в 1945 году до 62 % в 1953 году. Ощущение того, что коренное население растворяется среди пришельцев, было особенно заметно в Риге, столице республики, где доля латышского населения сократилась с 63 % в 1935 году до 44,5 % в 1959 году, в то время как доля славян выросла с 8,6 до 45,4 %[549]. Второй по величине латвийский город, Даугавпилс, где латыши составляли 13 % населения, как выразился исследователь, представлял собой «кошмарный образец» «сильно индустриализованного города, в котором этнические латыши превратились в настолько малочисленное меньшинство, что их язык и культура практически вышли из употребления»[550].

В Азербайджане ощущение национальной угрозы имело иные источники. Первый их них был территориальный. В то время как границы большинства советских республик окончательно сложились в 1930‐х годах, в составе Азербайджана имелось два