Национальная мобилизация

4 марта 1956 года, за день до третьей годовщины смерти Сталина, примерно в 3 часа дня к памятнику Сталину в Тбилиси начали прибывать люди. К вечеру там собралось уже около тысячи человек, читавших вслух стихи, поднимавших тосты, распевавших песни и выставивших почетный караул у монумента усопшему вождю. На следующий вечер, в день годовщины, число собравшихся составило уже десять тысяч в Тбилиси, а также две тысячи в Сухуми, две с половиной тысячи в Кутаиси и тысячу в Батуми. В последующие дни их количество возрастало, достигнув в Тбилиси 25–30 тысяч 7 марта и 35–40 тысяч 9 марта. На демонстрацию в Гори, согласно некоторым сведениям, 9 марта вышло до 70 тысяч человек. Демонстранты по большей части вели себя мирно, но создавали все более серьезную проблему для власти. 8 марта в Крцаниси пятитысячная толпа явилась к резиденции генерала Чжу Дэ, командующего китайской Народно-освободительной армией, который в тот момент находился с визитом в Тбилиси. Согласно сообщениям, из толпы в охрану бросали бутылки, камни, доски и другие предметы, нанеся увечья некоторому числу солдат и офицеров. Из других мест в тот день приходили донесения об избиении солдат и офицеров и захвате машин. На следующий день, 9 марта, двухтысячная толпа окружила штаб Закавказского военного округа, а еще одна колонна в десять тысяч человек направилась к зданиям ЦК и Совмина. В некоторых районах царила анархия. Генерал-майор С. А. Банных, командующий пограничными войсками Закавказского военного округа, докладывал, что Тбилиси «охвачен хаосом. Повсюду беспорядки. Полная анархия. Весь транспорт — легковые машины и грузовики, такси, автобусы, троллейбусы — в руках толпы». Хотя организаторы протестов обещали, что люди разойдутся после выступления первого секретаря республики В. П. Мжаванадзе, они не смогли воспрепятствовать тому, чтобы ядро из наиболее решительно настроенных демонстрантов численностью в несколько тысяч человек направилось вечером к министерству связи. После первых стычек военные, охранявшие здание, открыли огонь, убив 21 человека и намного больше ранив. В два часа утра 10 марта демонстрантов наконец удалось рассеять, и беспорядки прекратились. На следующий день на главных улицах в центре Тбилиси были расставлены военные посты, имевшие приказ не допускать скоплений народа[506].

Большинство проблем авторитарного контроля, разбиравшихся выше, были связаны с электоральными бунтами партийного актива. События в Грузии в марте 1956 года бросали вызов совершенно иного рода. В данном случае угроза исходила не от рядовых партийцев, а от широких масс населения. С точки зрения руководства страны, эти демонстрации свидетельствовали о фиаско грузинских властей. Как бы сильно местные функционеры ни нажимали на традиционные рычаги партийной машины с целью восстановления порядка, это ничего не давало. Полученные 6 марта сотрудниками аппарата ЦК Компартии Грузии от бюро ЦК требования «разъяснить исторические решения XX съезда партии» почти никак не сказывались на ситуации и, казалось, лишь еще сильнее возмутили людей. Столь же бесплодными оказались собрания всех партийных организаций Тбилиси, прошедшие 8 марта, и состоявшаяся на следующий день радиопередача, обращенная к членам партии и комсомола[507]. При всем этом некоторые из наиболее активных участников митингов сами принадлежали к партийной элите, как, например, учащиеся республиканской высшей партийной школы[508].

Почему демонстрации так быстро достигли такого размаха? И почему партийное руководство почти не пыталось их остановить? Главная причина заключалась в том, что традиционная сфера партийной мобилизации не затрагивала тех вопросов, которыми сейчас воодушевлялась толпа. Речь шла не о задачах экономического строительства и не об осуществлении текущей правительственной политики, а о событиях, воспринимавшихся крупной этнической группой сквозь призму национальных интересов и сантиментов. Питательную среду для мартовских демонстраций создавали три требования, каждое из которых имело ярко выраженный национальный аспект.

Во-первых, в течение более двадцати лет небольшая Грузинская республика, на долю которой в 1950 году приходилось всего 0,9 % всесоюзного промышленного производства, гордилась своими связями в московских коридорах власти, которыми она была обязана ряду вождей, включая Г. К. Орджоникидзе, А. С. Енукидзе, Берию и самого Сталина. Вместо этого по воле Хрущева во главе Грузии был поставлен В. П. Мжаванадзе[509], грузин, ранее не работавший в республике и не занимавший важных должностей. Перемены в Москве и назначение Мжаванадзе воспринимались как утрата республикой престижа и авторитета[510].

Во-вторых, республика страдала от межэтнических трений. Эта проблема была отчасти связана с ситуацией в двух грузинских автономиях — Абхазии и Южной Осетии, где были отменены некоторые прежние ограничительные правила, касавшиеся языка и преподавания в школах. Более того, первые секретари югоосетинского, абхазского и аджарского обкомов, а также ряд прочих старших должностных лиц были заменены на местных уроженцев. Наблюдались трения между грузинами и русскими. В Москве получали донесения о том, что приезжающие в республику русские рабочие сталкиваются с угрозами и подвергаются избиениям, продавцы игнорируют покупателей-негрузин, а между русскими военнослужащими и местными жителями возникают потасовки и т. д.[511]

Однако самую важную роль в грузинских событиях сыграл третий фактор, объясняющий, почему они состоялись именно тогда, а не раньше или позже. Вскоре после XX съезда партии (февраль 1956 года) многие грузины почувствовали себя оскорбленными отсутствием упоминаний о Сталине в информационных сообщениях о работе съезда и нападками на покойного вождя со стороны армянина А. И. Микояна. Масла в огонь подливали и слухи о секретном докладе Хрущева, в котором он осудил Сталина и его произвол[512].

Демонстрации 1956 года по многим признакам можно рассматривать как национальное событие. Первая, вторая и третья годовщины смерти Сталина сопровождались пением традиционных грузинских песен, а также речами и чтением стихотворений, воспевающих исторических грузинских царей[513]. Демонстрации происходили не только в Тбилиси, но и по всей Грузии. Массовые волнения быстро перекинулись на Гори, Кутаиси, Сухуми и Батуми, способствуя кристаллизации чувства надлокальной массовой идентичности[514]. Требования отдать должное памяти Сталина (речь шла о том, чтобы снова присвоить его имя ряду учреждений, упоминать его в публичных выступлениях, снимать и ставить посвященные ему фильмы и пьесы) рассматривались сквозь призму национального[515]. В глазах многих его соотечественников Сталин был в первую очередь грузином. С учетом его международной известности многие грузины