Шрифт:
Закладка:
– И что? – поинтересовался Филатов, уписывая сациви под коньячок. – Досиживай! Чем плохо в тепле, среди дармовых хурмы да гранатов?
– Со стороны легко острить, – мягко упрекнул Гладышев. – А на деле, чего ни коснись, кругом засада.
Дочь Гладышева, что привез с собой подростком, заканчивала школу и готовилась к поступлению в вуз. Предстоял выбор: переправить к бабке и деду под Курск или поступать здесь, в Ташкенте. Решил – здесь, чтоб на глазах.
Ташкент – не Курск. С улицы абы кто не поступит. Поднаторевший Гладышев по цепочке отправил весточку в ректорат Ташкентского университета: поступает дочка заместителя начальника ГСУ МВД. Необходимо оказать содействие. По цепочке пришел ответ: обеспечим. Пять тысяч.
– Пять, Слава! Жигуль! Это ж вовсе ничего святого! – вскричал уязвленный полковник.
Осатаневший Гладышев по той же цепочке отправил уточнение: Вы не поняли. Поступает дочка заместителя начальника Главного! Следственного!! Управления МВД!!! Ответ: поняли. Потому так дёшево.
Насытившийся, подобревший Филатов гоготнул.
– Веселишься? – Гладышев, напротив, по мере того как пил, мрачнел на глазах. – Недальновидно веселишься! Если так дело пойдет, скоро на всю страну перекинется… И в исконных Курсках да Саратовах начнут ещё хлеще брать. Говорю тебе: если уйдёт страх и русский станет хапать, то уж без меры! А что теперь мне, безденежному аналитику, прикажешь делать? И рапорт писал, чтоб назад, в среднюю полосу перевестись. На простой райотдел готов. Лишь бы ноги сделать. Ни в какую. Будто на якорь посадили…
Он исподлобья стрельнул глазами на прежнего дружка. Филатов сыто отмалчивался. Ждал.
Гладышев вздохнул. Потянулся к папке, вопросительно показал. Дождался подтверждающего кивка. Извлек исписанный блокнот.
– Стало быть, по твоему запросу работа проведена. Информация, что собрал по своим каналам, – Гладышев пролистал наспех записи. – Клыш Даниил. Оперативная разведка! Сержант. Участвовал в боевых действиях и спецоперациях. Собирались представить к ордену. Сейчас в Ташкентском госпитале по поводу огнестрельного ранения. Был тяжелый. Но – кризис миновал. Пошёл на поправку. Характеристики поначалу положительные.
– Поначалу?!
– Мутная история с этим ранением. Во время зачистки кишлака… Что такое зачистка знаешь?
Филатов кивнул, посмурнев.
– Те же каратели. Бывает, на гусеницы целые кишлаки наматывают. Клыш там, собственно, не должен был оказаться. Накладка! Видно, шёл на внеплановую встречу с агентом. Схлестнулся с комвзвода. Вроде, какого-то пацаненка лет десяти среди прочих стрельнуть хотели. Твой вступился.
– И?!..
– Слово за слово. Мордобой. Ну и пуля под лопатку… Уверяют, что как раз тот самый пацаненок в него и стрельнул… Он ли стрелял, другой кто, – пойди, разберись. Пацаненка сразу после этого самого в расход пустили – как моджахеда. Твоему бы, раз уж коньки не отбросил, смолчать. А он, оклемавшись, – рапорт. Но твой один. А тех – взвод. И рапорта под копирку. В общем, рукоприкладство с офицером, противодействие плановой операции, прочее, – после поправки трибуналом пахнет.
Гладышев захлопнул блокнот, сочувственно вздохнул:
– И чего встрял? Должно быть, резьба сошла. Это здесь часто. Другие вовсе стреляются.
Филатов долбанул костяшками пальцев по столу.
– Да, чего-то подобного и опасался, – признался он. – В общем, так, друг моей юности Колька. Предлагаю ченч. Клыш выходит из госпиталя комиссованным героем!
Гладышев присвистнул.
– Само собой – без пятнышка, – поднажал Филатов. – Наоборот, с орденом.
– Ты меня за министра обороны принимаешь?! Почему тебе просто не подключить 3-е ГУ КГБ?
– Я сам знаю, кто у нас куратор Особых отделов в Афгане! – огрызнулся Филатов. – К тебе обратился, чтоб не светиться. Откажешь – решу напрямую – через военную контрразведку. Мне это, конечно, обернётся боком, может, и должность прокатят. Но – решу. Но, если сделаешь, – дослуживать вернешься в Москву.
– Москва велика… – Гладышев, запамятовший, что только что был готов на провинциальный райотдел, решился выторговать всё, что можно.
– Инспекция по личному составу МВД.
Глаза полковника милиции затуманились. Инспекция по личному составу, или, как называли её меж собой, – гестапо, была синекурой, о которой мечтали.
– Так что? А то мне до самолёта ещё в госпитале побывать надо.
Гладышев возвел очи горе, прикидывая цепочку, по которой предстояло пройти. Согласно кивнул. Придётся, конечно, влезть в непролазные долги. Но синекура того стоила.
– Клыш! К Завотделением!
Кресло было отвёрнуто к окну, выходящему в парк, по которому прогуливались выздоравливающие. Через распахнутые фрамуги тянуло густым, до одури знакомым запахом. В Узбекистане зацвела сирень!
– Сержант Клыш по Вашему приказанию прибыл, – войдя в кабинет Главного, отчеканил уставное Данька.
– И это замечательно!
Кресло крутнулось. Данька оторопел, – золотой фиксой ему улыбался дядя Слава Филатов. Вскочил. Приобнял за плечи. Правда, удержать на лице беззаботную улыбочку стоило Филатову немалого усилия. Плечи, которые запомнил литыми, исхудали. Жёсткие, с курчавинкой волосы полегли, будто придавленные катком тра́вы. Плохо выбритые щёки втянулись. От брови к уголку упрямого рта протянулся неровный жилистый шрам.
Из-под вытертого больничного халата выглядывали бинты. Но не они потрясли видавшего виды комитетчика, и даже не ожоговое пятно на исхудавшей шее. Обугленными казались глаза, прежде цепкие и насмешливые.
Клыш заметил заминку, усмехнулся понимающе.
– Крепко же над тобой моджахеды потрудились, – посочувствовал дядя Слава.
– Как раз моджахеды к этому – ни сном, ни духом!
– Знаю! – коротко, обрывая опасный разговор, бросил Филатов.
– Что, дядя Слав! Матушка запустила тебя похлопотать за будущего арестанта? Или – пока не знает, что меня сажают?
– Знает, что к тебе еду. А запустила – за благословением, – дядя Слава широко ощерился. – Зову замуж. А она без твоего согласия наотрез. В общем, брюки доброго сукна пачкать о заплеванный кафель не стану, но, считай, я перед тобой коленопреклоненный. Откажешь – останусь без жены. Так что, можно подняться за отеческим лобызанием?
– Подымайся, – разрешил Клыш. – Считай, – благословил.
Тут же растворился в широких объятиях.
– Не так нежно, – Данька поморщился от боли.
Оплошавший дядя Слава отодвинулся.
– Тогда отметим. Пока до тебя добирался, оголодал, – соврал он. Предвкушающе потёр руки. Поднял с пола объёмистую, наполненную снедью корзину, выудил бутылку коньяка. Смахнув рукавом со стола бумаги, принялся расставлять тарелочки, блюдца с закуской и разносолами, ароматную, дышащую пловным духом кастрюльку.
Клыш невольно сглотнул. С трудом заставил себя не смотреть на еду.
Дядя Слава первым выпил коньяку, жадно, для виду, зачавкал. Глядя на него, перестал жеманиться и Данька.
Какое-то время стояли лишь хруст да бульканье.
– А насчет того, что мать знает, а что нет, – дядя Слава обсмоктал крылышко рябчика. – Думаю, правильней будет, если про орден от самого героя услышит. То есть от тебя. К ордену тебя, парень, собираются представить.
Клыш поперхнулся.
– Твоя работа?
Дядя Слава смолчал. И тем на вопрос ответил.
– Были, конечно, неприятные варианты, –
