силу, и мужчина то и дело оглаживал влажный бобрик на округлой голове. Под ручку портфеля крокодиловой кожи, что держал он в левой руке, был втиснут плащ-болонья. Всего несколько часов назад в районе аэропорта «Внуково» перепрыгивал он через стылые лужи и ломти рыхлого снега – тщетно пытаясь сохранить в чистоте надраенные шузы.

А сейчас, расслабленный и умиротворённый, любовался зазеленевшими тополями, клумбами тюльпанов и маргариток.

Но не только весна преобразила Ташкент. На фасаде кинотеатра «Россия» на месте стандартной афиши красовалось выведенное большими буквами – «Видеосалон». И дальше, мельче, – «Кошмар на улице Вязов», «Рэмбо», «Командос»; сеанс для взрослых – «Эммануэль».

В витрине киоска «Союзпечати» вместо привычного «Крокодила» выставлен «самый перестроечный из журналов» – «Огонёк». На обложке на фоне зимнего Переделкина в мохнатых шапках стояли поэты – певцы московской оттепели: Р. Рождественский, Б. Окуджава, А. Вознесенский и Евг. Евтушенко.

В Ташкент, как и во все уголки СССР, пробивалась новая жизнь – гласность. Но гласность, пока едва слышимая, робкая, прешепётывающая в кулак.

Всего неделю назад, в ночь с 25 на 26 апреля 1986 года, случилось страшное – на Чернобыльской АЭС взорвался реактор. Радиация, вырвавшаяся из-под колпака, покрыла пространство в сотни километров и, влекомая ветром, потянула дальше. Напуганная Скандинавия била тревогу, а страна по-прежнему пребывала в безмятежном неведении относительно обрушившейся беды.

Передовицы выложенных на прилавке газет, как в прежние времена, пестрели материалами очередного съезда КПСС. Мелькали «шапки» – «Страна во главе с КПСС берёт курс на «совершенствование социализма». А вот об аварии – ни полстрочки. Не то чтоб на первой полосе, но и ни в одном «подвале». Не было – и не было.

Мимо кинотеатра с повязками дружинников со скучающим видом прошла группка крепких парней. Цепким взглядом оглядели незнакомца. Сами дружины развалились. Но дабы поддержать видимость стабильности по всему Союзу под видом дружинников стали выпускать переодетых офицеров милиции.

Сразу за кинотеатром в приземистом переулке, куда свернул гость из Москвы, из-за заборов и полисадников его окатило сладкими запахами цветущей вишни, абрикоса.

На противоположной, из двухэтажных каменных домов, стороне, над спуском в подвальчик разглядел вывеску «Чайхона». Здесь его поджидали: моложавый русоголовый полковник милиции и почтительно склонившийся перед ним худощавый узбек. Не старый, но под многолетним солнцем ссохшийся, словно урюк.

При виде мужчины с портфелем лицо полковника озарилось широкой улыбкой.

Чуткий узбек тотчас воспроизвел на морщинистой физиономии выражение полного восторга, хотя нового гостя видел впервые в жизни. Глубоко кивая, он деликатно отступил.

– Славка! – полковник шагнул навстречу, крепко ухватился за протянутую руку. – Славка Филатов! Погрузнел. Пузико чуток попёрло. Но всё прежний – с иголочки. Сколько ж?..

– Да лет с десяток, – прикинул Филатов.

– Уже, наверное, правильней – Вячеслав Иванович? Слышал – генерала получил? – свойски, но и несколько заискивающе произнес полковник.

– Пока только должность генеральская. Так что разрешаю на «ты».

Полковник мигнул. Хозяин-узбек, расслышавший слово «генерал», поспешил раздвинуть бамбуковые жалюзи. Протиснувшись бочком, припустил вниз по ступеням, как бы прокладывая уважаемым людям путь сквозь толпу.

Толпы, конечно, не было. В утренний час прохладный ресторанчик был пуст. Лишь три официанта предупредительно выстроились перед вошедшими. Но и их не допустил хозяин до высоких посетителей. Сам провел в уютный кабинетик, с коврами по стенам и мягкими подушками вкруг низенького инкрустированного столика. С бутылкой армянского коньяка, вазой фруктов, блюдом с овощами и зеленью, копчёными и рыбными закусками.

Суетясь, потянулся к меню.

– Нужен будешь, позову, – суховато остановил полковник. – А так, сам знаешь… за пловом особенно проследи.

– Лично…

– И ещё, товарищ! – остановил хозяина Филатов. – День у меня расписан. К ночи улетать. Предстоит ещё один визит. Можно, когда будем уходить, что-нибудь с собой завернуть? Я оплачу!

При слове «оплачу» по лицу узбека-хозяина пробежала скорбная судорога, будто от тяжкого оскорбления.

Опустив глаза, он выдавился задом из кабинета.

Полковник подхватил коньяк, вопросительно встряхнул. Разлил.

– Ну, рассказывай, штрейхберхер, как ты бросил комитетовскую службу ради сытной ментовской жизни, – со смешком предложил Филатов. Мотнул жирнеющим подбородком на милицейские погоны.

– Да уж – жизнь! – полковник демонстративно отодвинул вазу с яствами. – Как же они меня, Славка, достали!

Он разлил ещё по рюмке, приподняв, «махнул».

– Рассказывай, – коротко поторопил Филатов. Хотя большую часть горькой истории бывшего сослуживца знал наперёд.

После смерти Генерального секретаря Л. И. Брежнева в Политбюро началась делёжка власти и, соответственно, балансировка «сдерживающих механизмов» силовых министерств. Важно было, чей ставленник, какую из ключевых должностей займёт. В результате сложных закулисных комбинаций министром внутренних дел СССР на место «спалившегося» Щёлокова в 1982 году назначили промежуточную фигуру – председателя КГБ Украины Федорчука, в Москве неизвестного, а потому всех устроившего. Судя по последствиям, Федорчук оказался человеком одной, доминирующей извилины. Главный посыл, с которым заступил новый министр на должность: из-за коррупции милиция проржавела изнутри. Дабы переломить ситуацию, необходимо заменить взяточников незапятнанными, преданными делу партии кадрами. Где взять? Даже искать не надо. Само собой, в КГБ. И – попранная, захиревшая соцзаконность расцветёт и заблагоухает.

Вскоре целые подразделения кагэбэшников оказались переброшены в ряды милиции. Среди прочих – и следователь из Курского КГБ капитан Николай Викторович Гладышев. Через месяц, повышенный до звания подполковника, Гладышев обнаружил себя начальником Следственного отдела УВД Курской области. Обжился.

И тут как раз грянуло узбекское дело. Опутанная мафиозными сетями братская республика, будто Лаокоон, удушаемый змеями, взывала о помощи. Помочь – значит, обновить. Спустить дурную кровь и влить свежую, горячую. Партийную! Десятки и десятки руководителей «среднего звена» из российской глубинки перекочевали в Узбекистан, на замену местным коррупционерам. Тридцатитысячники, как их прозвали, – в подражание рабочим, брошенным когда-то Сталиным на оздоровление колхозов. Среди прочих, уже в звании полковника, в Узбекистан направили и Николая Гладышева.

Но, видно, недостаточной чистоты отобрали кадры. Всего через пару лет от многочисленного десанта на своих постах сохранились десяток-другой человек. Почти всех остальных либо пересажали за взятки и хищения, либо поувольняли за дискриминацию.

– Азиаты – это нечто! – придвинувшись к самому уху московского приятеля и обдавая того горячим чесночным духом, пламенно зашептал Гладышев. – На вид тупые! Да так и есть. Зато – хитрющие! Интриганы – с пелёнок! Все улыбаются, все кивают, все по стойке смирно. А сами приглядываются, кто на что падок. Кому девочку-малолеточку подложат, кому купюры подсунут. Закон коррупционеров – замажь всех вокруг. А если не замазывается – сажай. Чуть зазевался – а к тебе уж вошли и на глазах понятых из сейфа взятку упакованную достали. Ты её в глаза не видел, сам накануне перед уходом сейф запирал и опечатывал – а уж сидишь.

– Но сам же говоришь, – десяток-другой всё-таки прижился, – напомнил Филатов. – Или?.. Что? Замазали?

– Наверняка.

Филатов хитро́ прищурился. Гладышев угадал невысказанный вопрос, кисло поморщился:

– Да я, может, единственный чистый остался. Потому что никому не интересен. Это должность у меня звучит грозно: заместитель начальника