Шрифт:
Закладка:
От черной этой неблагодарности у Фаины Африкановны подскочило давление. Но от подозрений своих она не отказалась. И вскорости подтверждение им нашлось.
Как-то она отправила зятя за укропной водой для приболевшего внучка.
В аптеке Котька уплатил четыре копейки, молча сунул чек в окошко, получил конвертик, с которым и вернулся домой.
Фаина Африкановна распаковала сверточек и – торжествующе побагровела. Тайное стало явным. В свертке лежал презерватив – как раз за четыре копейки.
– Светка! А ну, поди сюда, – пробасила она подвернувшейся старшей дочери. – Погляди, до чего дошел извращенец?! Это он мне, стало быть, принес. Намекает! А Сонечка, чистая душа, верить не хотела! – торжествующе припечатала зятя Фаина Африкановна. Светка, надо отдать ей должное, повеселилась от души, а презерватив сунула к себе в сумочку.
– Я как раз в библиотеку иду. Там пригодится, – произнесла она загадочное.
Дабы и впрямь не подумали дурного, Котьке пришлось объяснить тёще, чего именно он от нее добивается.
После этого Фаина Африкановна, хотя и несколько разочарованная, взяла зятя в оборот, ловко приспособив себе в услужение.
Отправляясь, к примеру, по магазинам, она неизменно прихватывала понурого Котьку.
– Мне врачи запретили тяжелое таскать, – кокетливо показывала она на кошелку, что едва выглядывала из могучей её длани. – Сердце откажет, кто тогда тебе, дурачку, поможет?
В магазинах восьмидесятых было мало продуктов, поэтому в избытке очередей. И по той же самой причине люди в очередях делались неадекватными. Особенно скверно действовали на психику мясные отделы. Нахрапистые лезли в них без очереди. Робкие возражали. Но терпели. Пока не появлялась Фаина Африкановна. Сохранившая норов большой бойцовой собаки, она с ходу влезала в любую свару. Если свары не было, она ее организовывала, – без паузы оттирала плечом «левую», незаконную часть очереди, образуя могучий заслон. Самых упёртых оттягивала от прилавка за шкирку. Обычно её напор сметал. Но порой ей приходилось выслушивать о себе нелицеприятное. Тогда крупное, усатое лицо Фаины Африкановны предвкушающе перекашивалось, в басистом голосе возникали булькающие звуки.
– Мерзавцы! Прилюдно хамить женщине! Неужто никто не вмешается? Здесь вообще есть мужчины?!
И значительно смотрела на держащегося в сторонке зятя.
Котька подходил к оскорбившему, вздыхал:
– Извини, браток, это моя тёща.
И – бил в морду.
Как-то получил жестко навстречу.
Домой пришёл, прикрывая подбитый глаз, под аккомпанемент раздосадованной Фаины Африкановны:
– Видала, Сонечка, за кого я тебя, горлицу мою, отдала? Мало что кобель, так еще и рахит. Боксу надо учиться, дистрофик! И еще хочет, чтоб я за него просила. А вот не стану! Не можешь сам поступить, иди в грузчики! Бездарь.
Рахита и дистрофика Котька, как и всё предыдущее, снёс стоически. Но при слове «бездарь» догадался, что помочь ему с аспирантурой у тещи не получается. Запасы его добросердечия разом иссякли.
– Прости-прощай, родная аспирантура. Видно, не судьба, – ностальгически произнес Павлюченок. Повернулся к насторожившейся Фаине Африкановне. – А ну, пшла вон из нашей комнаты, падла усатая! И чтоб я твоей рожи больше не видел.
– А ты что зенками хлопаешь? – напустился он на жену. – Собирай ребенка, шмотки и – немедленно съезжаем от этой шалавы.
Фаина Африкановна всплеснула руками, подбоченилась, изготавливаясь хорошенько поскандалить.
– Ишь какой залетный выискался. Да и катись! Не велика потеря. Верно, доча?
Сонечка молча потянула со шкафа чемодан.
– Соня! Доча! При тебе маму оскорбляют. И ты допустишь? – удивилась Фаина Африкановна.
Дочь, не отвечая, принялась метать вещи в чемодан. Фаине Африкановне стало очевидно, что налаженный быт рушится, и ненаглядная младшенькая вместе с любимым внучком исчезают из каждодневной ее жизни.
– Кстати, Константин, совсем забыла, – хлопнула она себя по лбу. – Я ведь уже предварительно переговорила насчет протекции. Осталось только согласовать.
С наслаждением, аж выплескивающимся из глаз, Котька объяснил тёще, куда именно ей следует засунуть свою протекцию.
Вот он, оказывается, праздник души!
Всё, впрочем, образовалось и без тёщи. Как-то в ресторане на Речном вокзале пересеклись с Толиком Камеловым. Тот позвонил на свою бывшую кафедру во ВНИИСВ. Павлюченок на свой страх и риск съездил. И неожиданно оказалось, что блат и не нужен. Об очной аспирантуре, понятно, речь пока не шла. Но пообещали после сдачи кандидатских минумумов принять соискателем, даже предварительно согласовали тему будущей диссертации.
Любимое дело – чертёжный кульман – аспирантура-диссертация и – чем чёрт не шутит – со временем должность начальника КБ комбината. Котька чувствовал себя совершенно счастливым. От головокружительной перспективы аж дух захватывало.
Но вскоре Константин Павлюченок был приглашён в обком ВЛКСМ к Первому секретарю.
– Как служилось? – Девятьяров, не вставая, показал на гостевое кресло.
– Так… Как положено. В партию вступил. На комбинат возвращаюсь, в КБ, – выпалил Котька. Почувствовав недоброе, решил сыграть на опережение.
– С комбинатом повременим, – оборвал Девятьяров. – Думаем пригласить Вас на работу в обком.
Котька сглотнул:
– Да я уж дирекции комбината, считай, слово дал, что на производство вернусь.
Под тяжёлым взглядом сбился.
– Дирекции комбината, полагаю, без разницы, кто у них в разнорабочих, – отчеканил Девятьяров. – А вот нам человека с такой богатой биографией в простые чертёжники отпускать – эдак кадров не напасёмся. Не для того растили. Есть мнение доверить Вам отдел рабочей и сельской молодёжи. Должность ответственная.
– Я о науке мечтаю, – пролепетал Котька. От одной мысли вернуться к опостылевшей комсомольской работе его замутило. Понимая, что момент решающий, зачастил. – Насчёт аспирантуры уж согласовал. Готовлюсь к сдаче кандидатских минимумов. Даже научного руководителя выделили.
– Наука – дело невозбраняемое, – одобрил Первый. – В свободное от работы время – не возражаю. Но только и там важна безупречная репутация.
Девятьяров приоткрыл сейф. Ненароком достал папочку, в которой, как догадался Павлюченок, хранился милицейский протокол. Тот самый. Повертев, убрал назад.
– Или хотите возразить?
– Да нет. То есть…
Девятьяров подсел, колени в колени.
– Мы с Вами, Константин, солдаты партии. И должны быть там, где ей нужнее, – проникновенно произнёс он. – А для этого порой приходится жертвовать личным ради общественного. Я вот тоже не хотел на нынешнее место. Когда-то мечтал стать ветеринаром. Очень я животных люблю. Но – как нас учили? Партия сказала надо – ну?..
– Комсомол ответит: «Есть», – безысходно закончил Котька.
– Ну то-то! А мне здесь на новом месте надёжные кадры, на которые можно опереться, позарез необходимы. Не каждому ведь доверишься. Понимаешь, как мне непросто?
– Да, конечно, – посочувствовал Павлюченок. Облизнул губы. – А – надолго это?
– Там поглядим, – Девятьяров вернулся в начальственное кресло.
Котька понимал, что надо спорить, настаивать. Если не отобьёшься сейчас, назад пути не будет. Но холодные глаза Первого парализовали.
Из здания обкома Котька Павлюченок вышел, совершенно убитый. Только что рухнула мечта.
Глава 5. Возвращение афганца
Ранним утром начала мая 1986 года по улицам Ташкента шёл пятидесятилетний полнотелый мужчина в светлом костюме и черных, лакированных лодочках. В Ташкенте установилась сочная весна. Солнце набирало
