поштучно, чтоб рекламировали по квартирам. С каждой продажи – процент. Взяла и она. Во второй по счёту квартире пылесос сломался. Потребовал отремонтировать за свой счёт или вернуть деньгами.

– И много?

– Ой, не расстраивай! Полсотни! – она махнула ручкой. – Только я поузнавала у других. Не я первая лажанулась. Они, наверное, чего-то выкручивают, чтоб потом тебя захомутать.

– Как это?

– Ну как? Не можешь вернуть – отрабатывай натурой.

– Натурой – это?..

– Ты чего, дурак, что ли? – рассердилась девчонка. Без затей хлопнула себя по промежности. – Он уж пол-лета то у тёткиного дома, то у школы меня выпасает. Рано ли поздно, – достанет.

– И что? Согласишься?!

– А вот что! – девчонка заговорщицки скривилась, залезла в потёртую женскую сумочку, должно быть, от мамы. Вытащила серебряную вилку. – Холодное оружие! Захочет, чтоб отсосала. А я ему снизу! Бац!.. То-то заскачет сайгаком!

Она зловеще расхохоталась. Насупилась.

– Ивашку, конечно, жалко. Но тут уж без выбора…

– Меняюсь, – предложил Алька. – Вилку на полсотни. Мой взнос в твоё новое дело.

– Опять прикалываешься? Я ведь и впрямь хожу по городу и в толк не возьму: и как это люди случай разбогатеть упускают. Мне б начальные «бабки», – нипочём бы не упустила.

– Как с пылесосами?

– Что ты всё ржёшь, смешливый? Лопухнулась, конечно. Впредь лучше шарить буду. Зато теперь точно знаю, куда лезть нельзя, а где можно заработать.

– Джинсы, наверное, пошить? Их сейчас кто попало делает.

– Да не важно что. Важно как. Джинсы тоже можно. Только надо не шить, а катать.

– Катать?!

– А то! Совсем другая себестоимость. Говорю же, – время такое, что только зенки шире раскрывай. У меня возле дома ларёк приёма стеклотары. С приёмщицей разговорилась. Не знает куда бутылки из-под шампанского девать.

– А ты знаешь?

– А я газеты читаю. В Индии, к примеру, бижутерия повсюду. А из чего делают? Стекло. Так зелёное стекло и толстые донышки из-под шампанского – это самое то, что им надо. Думаешь, нет?

– Может быть, – озадаченно согласился Поплагуев.

– Хотя под это СП надо создавать. Вовсе другие деньги. Можно для начала чего попроще. Да хоть сковородки в ширпотребе! Тяжеленные, будто танки. Такой бы коммивояжёру дать по кумполу – и все проблемы решены. По тридцать шесть копеек. Забежала в пункт приемки металлолома. Прикинула – за такую сковородку по весу сорок пять копеек. Девять копеек навару. Ниоткуда! Может, в долю войдёшь? Не думай, я отработаю. Мне б только ухватиться за самый что ни на есть краешек. У меня на одну такую фишку уж бизнес-план готов.

– Чего?!

– Бизнес-план. Это как бы что за чем делать – пошагово. Ночью приснилось – записала. Там вообще безрисково. Мне бы только стартовые. Хотя бы… – она зажмурилась от несусветной цифры. – Не знаю. Ну, сто пятьдесят. Меньше – никак.

– А почему не пятьсот?

Она разглядела заслезившиеся от смеха глаза, сбилась. Плечи безысходно опустились:

– Думаешь, вкручиваю. Ладно. Спасибо, что хоть угостил.

– Совсем нет, – успокоил её Алька.

– Да что там? Сама понимаю, что с вальтами. Просто всё думаю об одном. Вот и заносит.

Алька про себя улыбался. Так очаровательна была отчаянная эта пичужка. Её, одинокую, беззащитную, сносит на стремнину, а она всё не тонет. Молотит изо всех сил по волне. Да ещё и братишку тащит. Такая, если чуть подтолкнуть, и впрямь на берег выберется. И на кручу вскарабкается.

«Не сердись, тётя Тамарочка, – мысленно извинился Алька. – Придётся тебе в этот раз обойтись без гарнитура. Но и одна соболья шуба будет неплохо. Правда, ведь? Я знаю, ты не обидишься».

На аллею выскочил малыш. Помчался к их скамейке.

– Т-туська! – закричал отчаянно. У Альки ёкнуло сердце. – П-п-получилось. Глядикось!

Он разжал ладошку, на которой лежало несколько мокрых серебряшек. Испуганно зыркнул на лощеного мужчину, прижался к сестре.

– Почему Туська? – пробормотал Алька.

– Потому что Наташка, – объяснилась девчонка. – Мама нас так звала: я – Туська, он – Ивашка.

Она увидела разорванный рукав полуистлевшей футболки. Насупилась. Озабоченно, должно быть, подражая матери, покачала головой:

– Опять – за своё, неслух. Предупреждала же! Ведь не наштопаешься на тебя, прорва эдакая… На вот, поешь!

Мальчишка уж давно пожирал глазами промасленный пакет. Всунул ладошку. Спохватился:

– Сама-то ела?

Услышав, что сыта, набросился с жадностью.

– Ту-уська, – сладко, нараспев проговорил Алька. – Туська и Ивашка!

Брат и сестра недоумённо посмотрели.

Алька потянулся к потёртой женской сумочке. Вложил в неё лапинскую пачку.

– Это тебе, чтоб раскрутиться. Гляди, распорядись с умом. Иначе потеряешь свою удачу! По себе знаю, – упорхнёт, не вернёшь.

– Да ты что? – она всё пыталась разглядеть, сколько дадено. – Ещё и тебе с лихвой верну. Думаешь, и впрямь дурочка с переулочка?!

– Вот уж чего не думаю, – он склонился к отважной пичужке. Поцеловал в уголок рта. – Мир тебе, новая Туська!

Боясь расчувствоваться, вскочил и через полминуты скрылся за кустами сирени.

Наташка, завороженная, всё глядела вслед.

Брат потянул её за рукав:

– Т-туська! Это кто, принц?

– Пожалуй что принц, – согласилась Наташка. Достала пачку. Подмасленную. Почему-то толстенную. Провела пальцем по краю. Замелькали уголки сотен. Глаза её округлились, – таких денег отродясь не видела. Рот искривился:

– Здесь же огроменно! Наверняка перепутал пачки. И адрес!.. Я ж адрес не взяла! Дура-раздура! Чего после подумает!

Чавкающий Ивашка смотрел на сестру непонимающе.

Наташка вскочила:

– Беги! Лови принца. Догонишь, хватай и не отпускай. Что бы ни говорил, не отпускай. Я по левой аллее, ты по правой. Встретимся у фонтана. Беги, беги, милый!

Через пять минут они встретились. Ещё с полчаса Ивашка носился по горсаду, Наташка меж троллейбусными остановками и стоянкой такси. Бесполезно. Принц исчез. Бесследно, как и положено нормальному сказочному принцу.

Меж тем за лето произошло то, о чем ещё недавно и помыслить было невозможно. Поплагуевский фельетон добрался до Москвы и с соответствующими комментариями был напечатан аж в «Московских новостях». Последовала полемика в прессе. О показушных безалкогольных свадьбах заговорили в открытую.

Переменчивая фортуна Котьки Павлюченка

Котька Павлюченок вернулся из армии по осени – старшим сержантом, членом КПСС и, как сам полагал, – рогоносцем. В армию ему писали многие. И про многое. Главное – про гульбливую молодую.

Вернулся среди ночи, никого не предупредив.

Дверь открыла заспанная Фаина Африкановна. При виде зятя отчего-то растерявшаяся. Котька усмехнулся понимающе, сурово отодвинул тещу.

– И где же интересно шляется по ночам жена дембеля? Так сказать, солдатка! – с горьким торжеством вопросил он.

Жена оказалась дома. И не просто дома, а – на удивление – обрадовалась. И не просто обрадовалась, а – соскучилась. Настолько, что от горящего ее взгляда у Котьки занялось в паху. Подхватив горячую со сна Сонечку, он занес ее в комнату, где посапывал в колыбели маленький сын, и защелкнул дверь перед носом рванувшей следом тещи. Под утро изможденная жена запросила пощады:

– Устала я, Котенька, сил никаких. Передохнём, а то у меня, ей-богу, всё, что спереди, разбито.

– Намёк понял, – нехорошо оживился супруг.

Всё это время за стеной в такт скрипам супружеской койки вздыхала Фаина Африкановна. Осудительно.

Зато годовалый сын преспокойно спал под