основывает свои выводы на сходстве названий известных местностей. Он говорит, что для защиты Ромове жители Надровии, Шалавонии и Судавии построили крепость Вилов, Велов (Илана над Иреглой); неподалеку находилась деревня Крейвутхен, напоминающая криве, который мог иметь тут свою столицу; прибавляет, однако, что это могло одинаково обозначать «Кривая деревня» (Krummsdorf); деревня же Абелицкен может обозначать «деревню Абелеса» (sic), который, по Л. Давиду (с. 64, примеч.), был претендентом на должность (sic) криве после смерти Брутен (!); город Романуппен на речке Ауксине (ныне Голубая. – Ред.) напоминает Ромове. Приняв все это во внимание, автор выставляет гипотезу, что весьма вероятно, что Романуппен есть отыскиваемое Ромове (A. P. M. Sch., XIII, 250).

Вилов, Велов действительно построили для защиты от нападения крестоносцев и сембов на надровскую землю, но не специально для защиты Ромове. Деревня Крейвутхен не могла быть столицей криве, который для оберегания священного огня и для прорицаний должен был жить в самом Ромове. Крейвутхен несомненно значит «Кривая деревня», как отмечает сам автор, а подобных названий, образованных от kreivas, krivas – кривой, было множество, несколько приводит также Спрогис в своем словаре. Абелицкен никоим образом не обозначает деревни Абелеса. Абельс, брат жены Литфона, не мог быть претендентом на должность криве после смерти Брутена. Брутен не мог умереть, так как он является произведением прославленного фальсификатора Грюнау, который вымышленных Видевута и Брутена наделил властью наподобие Моисея и Аарона. С другой сторовы, криве не есть название должности, а имя собственвое; а претендовать на несуществующую должность – смешно. Литфо – плод фантазии Грюнау; самого Абелеса составил Фредерици из Апелеса для облегчения этимологии Abeliszken. Это название образовано от Abelis, Obelis – яблоня, от которой много местностей получили названия; см. Спрогис, Словарь и географический словарь s. v. Abele, Abelin, Abeliny и т. п.

Так как Ромове следовало искать в Надровии, то мы считаем обоснованной догадку, что Романуппе на Ауксине в силу сходства звуков может быть Ромове, ничего большего не добивался сам автор. С одинаковым, однако ж, основанием можно было бы предположить, что искомое Ромове есть другое Романуппе на реке Ромона в Столупянском уезде (Stalldpoenen), также находящееся в Надровии. Но это догадка, а положительного результата нет.

Изображение Ромове в книге К. Хартноха «Старая и новая Пруссия», 1684 г.

Затем автор хочет указать, что произошло по разрушении Ромове. Благодаря тому что Tirsko, прусский вождь, изменнически предал крестоносцам крепость Велау, часть жителей Надровии с криве и идолами переселилась в соседнюю Литву, о чем якобы свидетельствуют названия Romain, Welun и, кроме того, название кривичей (!). Тут комментарии считаем излишними.

Этим мы ограничимся. Ряд авторов, перечисленных выше, можно было бы пополнить еще писателями польскими, каковы Стрыйковский, Коялович, Муриниус, Нарбутт, Крачевский, равно как литовскими, напр. Довконт, и русскими; но это не увеличило бы качественно материала, так как со времен Грюнау везде находим одно и то же с различными видоизменениями.

Другие источники, как народное предание, и вспомогательные сочинения, бросающие хотя бы луч света на наш вопрос, будут указаны при изложении в надлежащем месте.

Ромове

§ 1.

Первым и вместе с тем самым серьезным источником является хроника Дусбурга, которая гласит, что в местности Romow[6], находящейся в Надровии, жил главный жрец, охраняющий вечный огонь в этом же Ромове, что к нему приходили узнавать, не видел ли он покойника, отправляющегося в загробный мир; что здесь после победы сжигали третью часть добычи, вручаемой жрецу, в жертву богам. Этим ограничиваются сообщения хроники Дусбурга.

Спустя два столетия, в начале XVI века (1526), хроника Грюнау сообщает, что в Пруссии, в местности, называемой Rickojot, или Romowe[7], стоял дуб громадной величины[8], зеленевший летом и зимой; дуб этот разделялся на три равные части, и в каждой из них, как будто в искусственном окне, стоял идол; один из них изображал «Perkuno», другой «Patrympo», третий «Patollo». Перед Перкуном, как говорит Грюнау в одном месте (р. 78), или же перед всеми тремя идолами, как упоминает он в другом месте (р. 89), горел неугасаемый пламень. В одном или трех шагах от дуба, на высоте семи локтей от земли, были повешены завесы (tuchir – платы), за которые никто не имел права входить, кроме «kirwaito» и главнейших вайделотов. Если же приходили другие, то для них раздвигали завесы. Вокруг дуба жили в палатках или хижинах вайделоты.

Относительно достоверности сообщений Дусбурга мы уже неоднократно высказывали свое мнение, равно как и относительно известий монаха Грюнау. Мы не изменяем нашего взгляда на обоих этих писателей и теперь; напротив, мы постараемся еще более обосновать его относительно Грюнау при разборе сообщаемых последним подробностей о Ромове, составляющих главнейшую часть настоящего труда.

Так как со времени полного разгрома и обезлюдения Надровии в 1275 году до окончания хроники Грюнау прошло с лишком двести пятьдесят лет, а христианство немедленно уничтожало вещественные памятники язычества, вырубая священные рощи или отдельные священные деревья, то Грюнау никоим образом не мог не только видеть эти столь подробно описанные им памятники, но даже застать при жизни своей их остатки; следовательно, сведения о них он должен был почерпнуть из каких-либо других источников. Те же источники, на которые он ссылается, почти все нам известны; но в них нигде нет описания Ромове. Только одна хроника епископа Христиана, на которую Грюнау часто ссылается, неизвестна нам по той простой причине, что ее никогда не существовало: она является чистым вымыслом Грюнау. Хроника же Ярослава Плоцкого и дневник Дивониса, которыми якобы пользовался епископ, вымышлены