душно?

– Работа мне нравится, – ответила Блю. Она присела в ноги железной кровати Бриджет. Свободного места в комнате почти не оставалось – две прикроватных тумбочки, одинокий шкаф в дальнем углу у окна. Окно выходило в переулок, в котором Блю целовалась с Мэтью. Оно выходило на сад, где Девлин обнял Блю своей большой мягкой рукой после того, как Мэтью со смехом убежал.

– Это нормальная работа с нормальными людьми, – продолжала Блю. Семья Мэтью давно переехала отсюда. Мальчишки, подначивавшие его, также разъехались. Старик, учивший Блю водить машину, находился в доме престарелых.

– Я должна была сделать больше. У тебя были такие способности, такой потенциал! Девлин сделал бы больше. Что бы он сказал?

– Он ничего не имел бы против, – ответила Блю.

– Ты его видишь? – Волосы Бриджет по-прежнему были заплетены в косу – теперь этим занималась Блю. Коса спадала на плечо женщины тонкой серой веревочкой.

– Нет, мама.

Бриджет уткнулась лицом в подушку. Ее рука, державшая кальян, обмякла, и Блю едва успела его поймать.

– Я должна была лучше заботиться о нем. После первого инфаркта я должна была лучше заботиться о нем.

«Ты могла бы заставить его принимать сердечные лекарства, – подумала Блю. – Ты могла бы заставить его обследоваться в больнице, помочь ему сбросить лишний вес, сев на диету, однако вместо этого ты кормила его пыреем и вырезала колдовские свечи. Но какой прок рассуждать о том, что могло бы быть?»

– Ты ни в чем не виновата, – сказала она вслух. – Предсказать инфаркт невозможно.

– Ты могла бы его предсказать.

– Я никогда не гадала Девлину.

– Если бы ты ему погадала, ты бы его спасла.

– По-моему, на сегодня тебе достаточно. – Блю поставила кальян на ночной столик, рядом с оставшейся нетронутой пластмассовой миской с желтыми макаронами под соусом. Завтра надо будет купить консервированный куриный бульон. Обыкновенно Блю удавалось уговорить мать съесть куриный бульон.

– Какая я ужасная мать. – Бриджет стиснула дочери руку, сбросив миску со столика. Желтый соус разлился по ковру. Бриджет впала в наркотический ступор, зрачки у нее расширились, но было у нее в глазах и еще что-то. – Я должна была лучше заботиться о тебе, ты мой ребенок, мой последний ребенок!

С улицы доносился шум машин; соседи возвращались домой с работы. Кое-кто из них выразил соболезнование в связи с кончиной Девлина – поминальные карточки, пироги. Блю никому не говорила о болезни матери – ни соседям, ни на работе. Она не могла это объяснить. Когда Бриджет прикасалась к ней, Блю чувствовала ее стыд, ее смущение, страшное сожаление по поводу того, что она так подвела свою дочь. Вот и сейчас Блю почувствовала все это, когда Бриджет схватила ее за руку.

– У тебя ужасная мать, и если бы ты только знала, как…

– Не смей говорить так о моей маме! – Строго нахмурившись, Блю пригрозила матери пальцем.

– Ты пытаешься меня рассмешить.

– Так позволь мне это сделать.

– Я всегда пыталась тебя рассмешить, но у меня не получалось. Извини, что у меня ничего не получалось; ты заслуживала лучшей участи. Все вы заслуживали лучшей участи. – Бриджет потрепала дочь по плечу, и та прочувствовала самые потаенные глубины материнского сердца. Блю была к этому не готова.

– Девлин тебя любил. Почти так же сильно, как тебя люблю я. Мы бы тебя так не любили, если бы ты этого не заслуживала. А меня нужно было бросить загнивать. – Бриджет на мгновение закатила глаза.

– Ни за что! – решительно возразила Блю, прогоняя их прочь – мысли, чувства, то, в чем пыталась исповедоваться без слов ее мать. Она не желала это слушать. – Как насчет кусочка пудинга? Может быть, тебе принести мороженое? Не хочешь съесть что-нибудь сладкое?

На улице было сухо, ясное осеннее небо потихоньку начинало темнеть. Сидя на кровати, Блю со своего места видела дома на противоположной стороне оврага и оранжевую листву на деревьях в садах.

– Ты его видишь? – снова спросила Бриджет, и маленький дом на террасе показался большим, слишком большим, чтобы жить в нем вдвоем.

– Девлина? Нет, я…

– Боди.

Блю кивнула, однако мать не могла этого увидеть, поэтому она повторила свой вопрос, и сердце Блю наполнилось сильным раскаянием, раскаянием, которое испытывала ее мать.

– Поверни голову, он рядом с тобой, – сказала Блю.

Мальчик стоял среди желтых брызг на ковре. Угрюмая ухмылка исчезла у него с лица в тот момент, когда Бриджет поняла, что умирает. Раньше Блю полагала, что у Боди должно хватить ума не мучить мать своими мрачными взглядами и надутым видом, однако сейчас усомнилась в этом. Казалось, Боди был готов расплакаться, казалось, он хотел утешения, нуждался в нем так же, как этого хотела, как в этом нуждалась сама Блю. Если бы Бриджет протянула руку, она бы прикоснулась к тому холодному воздуху, каким был Боди.

– Извини, я ужасная мать, я сожалею о том, что все так получилось. – Бриджет потянулась к Блю, и та решила было, что мать извиняется за грязную квартиру в Престоне, за скудную еду и отсутствие игрушек, за то, что она оставила дочь дома, вместо того чтобы отдать ее в школу, но Бриджет добавила: – Передай Боди.

В комнате уже стало темно, однако Блю не зажигала свет.

Боди вытер глаза, его маленькие руки стали влажными от слез. Детские плечики тяжело поднимались и опускались. Плечи Бриджет тяжело поднимались и опускались.

– Хорошо, передам, – сказала Блю, целуя мать в лоб. Бриджет хотела сказать еще что-то. Рот у нее перекосило, ее душили слезы, и она уткнулась лицом в одеяло, судорожно кашляя.

– Все хорошо, мама, – сказала Блю, когда приступ миновал и Бриджет отхлебнула немного воды. Она легла рядом с матерью, успокаивая ее. Взяла ее руку и зажмурилась. Впуская в себя отчаяние Бриджет, затопившее ее, однако взглянуть на брата не могла. Как не могла взглянуть на Арлу, сидящую в углу с лицом, обрамленным мокрыми кудряшками и пустым взглядом.

Блю ощущала в своих руках хрупкое тело матери. Каждый вдох отзывался хрипом, растягивая грудную клетку и отнимая силы у легких. Блю обнимала мать так до тех пор, пока та не заснула.

Рыцарь Жезлов (перевернутый)[50]

«Ты поможешь мне найти брата?»

– Я попробую. Но сначала ты должна мне рассказать, что произошло.

«Они меня забрали».

– Кто тебя забрал?

«Те люди, которые идут сюда».

Деревья сомкнулись вокруг них; их тонкие острые ветки царапали друг друга при каждом порыве ветра. С них с влажным шелестом осыпались мертвые листья, по какой-то причине не опавшие осенью.

– Кто сюда идет? – Блю оглянулась назад. Порыв ветра подернул рябью разлившуюся воду. В лесу никого не было видно и слышно.

«Они сказали, что мой брат больше не желает меня знать, но он ни за что бы не сказал такое, ни за что!»

Девочка казалась настоящей, живой, из плоти и крови. У нее вздымалась