Ее влекло вперед холодное притяжение судьбы.

По кронам деревьев прокатился порыв ветра, отправляя вниз ливень мокрых веток и сорвавшихся капель воды. Экран сотового телефона погас.

Блю оживила телефон, ожидая, когда снова загрузится карта.

Неизвестная дорога.

Неизвестная цель пути.

Блю потрясла телефон, перезагрузила его, подняла его высоко над головой и опустила к коленям. Она уже давно покинула зону действия маршрутизатора. Ей казалось, она скачала карту перед тем, как покинуть дом, но ошиблась. А теперь сигнала, чтобы загрузить мобильные данные, больше не было.

Блю убрала телефон в карман. Закрыв глаза, постаралась мысленно представить карту и красную пунктирную линию, ведущую через лес. Ей нужно повернуть налево и идти по тропинке, ведущей к мосту.

Или направо?

И как ей понять, что она вообще идет по тропинке?

Почва под ногами будет другой, более плотной. Будут указатели. Будет хоть что-нибудь.

Открыв глаза, Блю сделала шаг вперед. Ее голень пустила по поверхности воды волну.

Светлые волосы мелькнули и скрылись за деревом.

Подошва кроссовка, ярко-красного на фоне серебристой коры березы.

Нет. Этого не может быть. Что ей делать?

Если она повернет в сторону, то потеряет ориентацию. Ей нужно двигаться вперед.

Как здесь могло оказаться это существо? Призрак жертвы держится рядом со своим убийцей. Ребенок появлялся только рядом с супругами Парк, Милтоном и Сабиной.

И рядом с Блю.

Но она никого не убивала.

Блю по-прежнему видела сухой красный кроссовок. Видела волосы девочки, не растрепанные ветром.

Блю вытерла щеку. Ей было необходимо двигаться; мутная вода засасывала сапоги, угрожала потерей равновесия; однако она не могла сделать ни шага.

«Она ненастоящая.

Но что если она настоящая?»

Существо высунулось из-за дерева. Это оказалась девочка с акварельного рисунка, девочка с фотографии миссис Парк. Полумрак добавил багровые синяки ей под глаза. Губы представляли собой бесцветные полоски на бесцветной коже, тощая шейка, казалось, готова была вот-вот сломаться.

Эта шея была сломана?

– Что ты здесь делаешь? – спросила вслух Блю.

«Они идут за тобой».

– Кто идет за мной? – Блю подумала про Сабину в окне кухни. Подумала про ее имя, мелькнувшее в сотовом телефоне.

«Мне нужно, чтобы ты мне помогла».

– Кто идет?

«Мне нужно, чтобы ты отвела меня к нему. Он беспокоится».

– Ради всего святого, кто… – Блю осеклась, изучая стоящее перед ней существо. Это был не мертвый старик. Не избитая женщина в чулках в крупную сетку и одном белом сапоге на каблуке-шпильке. Не подонок с прогнившей насквозь душой, жаждущий мщения. Это была просто маленькая девочка.

Блю не умела общаться с детьми, но она попробовала.

– Кто будет беспокоиться?

«Мой брат».

– Мистер Парк? Джошуа Парк твой брат?

Девочка покачала головой.

«Ты должна отвести меня к моему брату».

Это не укладывалось во все то, что было известно Блю.

– Ты Элеонора? – спросила она.

Снова покачав головой, девочка пнула ствол березы мыском кроссовка; это движение не произвело никакого звука, не оставило никакого следа, не вызвало волнения на воде.

– Как тебя зовут?

Строгие складки у девочки на лице разгладились. Она стала похожа на того, кем была: ребенка, который заблудился в лесу и просит, чтобы его отвели домой.

«Джессика Пайк».

Мужчина называл себя Милтоном, однако он был не Милтон. Внешне казалось, что он слишком слабый, чтобы убить человека, однако у Блю заболела рука, когда он ее схватил. У него в глазах затаился страх. Он солгал насчет того, как его зовут на самом деле. Кто знает, когда умерла эта девочка – год назад, двадцать лет назад, тридцать лет назад, или тогда, когда Милтон был еще совсем молодым?

– Привет, Джессика Пайк. – Блю вспомнила свои одиннадцать лет. Вспомнила то, как ее чурались соседские дети, как она бегала за ними, считая, что это игра, как родители не разрешали им общаться со странной семьей, на окнах дома которой висели разные побрякушки, стучавшие и гремевшие при порыве ветра. Блю вспомнила, каково это – быть одиннадцатилетним ребенком. – Что с тобой произошло?

От двадцати двух до двадцати трех лет

Бриджет так похудела, что сквозь юбку можно было разглядеть форму коленных чашечек. Блю отвела мать к врачу. Затем в больницу. Врач на приеме произнес слово «рак». Бриджет Форд встала и вышла из кабинета.

Врач дал Блю справочные брошюры, объяснил, какие анализы нужно будет сделать, чтобы определить характер болезни, ее степень, выбрать лучший курс лечения. Бриджет отказалась от обследований. Сказав, что природа возьмет свое. Она будет вырезать свечи, раскладывать перед алтарем руны и жечь пучки шалфея. Блю охрипла, пытаясь убедить ее согласиться на лечение.

За три года она сменила три места работы: упаковщица на складе, раскладывающая по коробкам товар, отобранный сортировщиками. Работа, на которой болят глаза болят – от картона, разбрасывающего споры пыли, и недостатка света. В обеденный перерыв Блю стояла на улице вместе с курильщиками, чтобы урвать хоть немного солнца, если не свежего воздуха. У дяди одного из парней был рак прямой кишки, и она краем уха слышала, как он говорил, что дядя курит марихуану, чтобы облегчить боль. Когда у Бриджет усилились боли, Блю купила ей кальян.

Что оказалось очень кстати. Через считаные месяцы ее мать уже была прикована к кровати.

– Ты его видишь? – спрашивала она изо дня в день и ее лицо напоминало заячью мордочку с полными надежды глазами. Блю вспоминала те годы, когда они жили в квартире в Престоне, когда мама спрашивала у нее, видела ли она Боди или Арлу, спрашивала, чем они занимаются, радостный ли у них вид, когда она клала ей в кровать кристаллы аметиста, чтобы ду́хи не беспокоили ее во время сна.

– Нет, у него все хорошо, – изо дня в день отвечала Блю.

Вокруг потребностей Бриджет сформировалась четко отлаженная рутина. Блю вставала утром чуть раньше, чтобы приготовить матери поднос с завтраком, после чего уходила на работу. Вернувшись домой, она, еще не раздевшись и не включив чайник, первым делом шла проведать мать, поцеловать ее в лоб, убрать поднос с завтраком, мысленно отмечая, сколько та съела. Затем снова готовила Бриджет поесть, раскуривала кальян, меняла постельное белье, выносила судно, расчесывала матери волосы. Она купила маленький телевизор и повесила его на стену напротив, чтобы Бриджет было чем заняться в те долгие часы, когда Блю была на работе. Иногда мать и дочь вместе смотрели мыльные оперы. Иногда они просто лежали вместе бок о бок, молча.

– Ты покупаешь все это на то, что получаешь на работе? – как-то спросила Бриджет, после того как в пятый раз наполнила легкие дымом. В ее голосе прозвучала боль, а также робость, которую Блю помнила по тем дням, когда ей было еще лет пять-шесть и мама часами сидела на кухне, положив голову на кухонный стол. – Она тебя не убивает? Не крушит твою душу? Тебе не