– Где я? – спросил тот окрепшим голосом.

– В тепле и под крышей, достаточно, чтобы встать на ноги, – ответил хозяин.

Он был настолько высок, что почти упирался головой в жерди перекрытия.

– Меня зовут Улдин.

– Это ты меня спас?

– Да. Я собирал в ущелье хворост, когда услышал грохот обвала. Полез на упавшие глыбы снега, думал, может, найду мертвого архара – такое бывает. Ахриман вдруг заскулил и начал лапами рыть сугроб. Вскоре мы тебя откопали, еще живого. Как тебя зовут?

– Тахмурес.

– Как ты оказался так высоко в горах?

Кушан нахмурился, с трудом вспоминая события последних дней.

– Мой отряд шел к Салангу, но попал в плен к мандарам… Мы с проводником бежали…

Он замолчал, собираясь с мыслями.

– Мандары! – глаза старика сверкнули ненавистью. – Мало кому удавалось от них сбежать. Вас, наверное, бросили в якчал.

– Откуда ты знаешь? – удивился кушан.

– Я три года был у них в рабстве. Барбад – пшур[161] племени. Ему от каждого принесенного в жертву пленника достаются лучшие куски. Он их любит не сразу убивать, а помучить, говорит, что так мясо сочнее. Меня эти запасливые ублюдки не съели, оставили на случай неурожайного года. Но от любимого лакомства Барбад не отказался.

Старик вынул фибулу из платка. Тахмурес, повидавший всякое, ужаснулся – ему показалось, что сама смерть смотрит на него. Губ и щек у горца не было. Из обнаженных десен торчали редкие зубы, придавая голове сходство с черепом. Даже длинная седая борода не могла скрыть уродство.

Улдин снова закрыл лицо платком, затем продолжил:

– Я рефаим. Когда-то мои предки пришли сюда из Ханаана. Мы издревле жили на берегах Соленого моря, в пустыне Негев и долине Араба. Нагрянувшие с верховьев Прата полчища эмори решили нас истребить, тогда мы двинулись через пустыню Эш-Шам в Вавилонию. Исполинский рост внушал страх всем народам, которые встречались по пути, поэтому они нападали на нас. Хотя никакие мы не чудовища – я всего на две головы выше тебя… Про рефаимов сочиняли небылицы: будто у нас шестнадцать рядов зубов и по шесть пальцев на каждой руке и ноге. Будто мы питаемся человеческим мясом. Додумались даже до того, что после смерти рефаимы попадают в преисподнюю, и от их судорог происходят землетрясения… Мы решили уйти еще дальше – в непроходимые горы, чтобы нас оставили в покое. Мы были мирным народом, кормились охотой и скотоводством, а не грабежами соседей, как другие. Однако населявшие Хиндукух племена объединились против нас и всех истребили. Я последний из рефаимов…

Старик опустил голову.

– Да уж, – сказал Тахмурес, – ростом вас боги не обделили. Вы всегда были великанами?

– Никто этого не знает. По легенде рефаимы – дети ханаанских женщин и падших ангелов…

– Как ты спасся?

– Тоже чудом. Просто так ведь от мандаров не уйдешь – они день и ночь охраняют единственную тропу, ведущую в ущелье Хинджан. Вокруг ледники, пропасти, а у меня даже обуви не было. Однажды, когда я пас овец, на стадо напал снежный барс. Я от страха залез в пещеру. Затаился, сижу и слышу: зверь рядом. Он даже не рычит, а мяукает – тихо так, уверенно, мол, никуда от меня не денешься, я знаю, что ты тут… Я пополз вглубь, чувствую – пещера расширяется. Ни зги не видать, и вдруг вода зажурчала, значит, где-то дальше источник. Ползу на шум, наконец добрался до ручья. А ирбис за мной идет, уже рычать начал, ему надоело, что я все время прячусь… Я полез в воду, знаю, что зверь туда не сунется. И вдруг поскользнулся. А течение сильное – меня и понесло. Я ору, хватаюсь за острые камни, чтобы удержаться. Куда там – стенки пещеры мокрые, не ухватиться, пальцы срываются… И тут ручей ухнул вниз водопадом. Меня колошматит о стенки, я бьюсь коленками и локтями, боль страшная. Потом головой ударился, потерял сознание… Как я выжил, до сих пор не пойму. Меня выбросило в Хинджан и прибило к берегу. Руку сломал, ноги ободраны, голова в крови… В общем, как-то очухался, помогло знание трав, рефаимы всегда были травниками…

– Почему мандары тебя не трогают?

– Здесь земля хаттаков. Они не лезут в горы, а мандары не суются в ущелье. Я лечу хаттаков, за это они меня защищают… Что с тобой случилось дальше?

– Мы заблудились во время бурана… За нами шла волчья стая… Потом я увидел мальчика, больше ничего не помню…

– Мальчика? – переспросил Улдин.

– Да. Он стоял на краю обрыва и звал меня… Сам щуплый, шею вытягивает как гусь…

Старик удивленно вскинул брови.

– Это анаким. Анакимы были ветвью рефаимов и отличались от нас длинной шеей. Они все погибли. Молва говорит, что после смерти они стали духами и теперь бродят по Хиндукуху. Духи вывели тебя к тому месту, где скала нависает над долиной… Упасть с такой высоты и выжить – это чудо. Уж не знаю, почему они тебе помогают…

– И я не знаю… В степях Кушаншахра живут дэвы стихий, мы приносим им жертвы. Они дают нам понять, что находятся рядом, иногда разговаривают с нами, иногда показываются… Но чтобы вот так явиться в образе человека…

– В горах много чего можно увидеть… Например, белого верблюда.

– Что в этом странного?

– А то, что он вдруг появляется там, где его быть не может, куда только архар или нахчир[162] способны забраться. Стоит себе спокойно над пропастью, смотрит вдаль, жует жвачку, словно он на равнине… Верблюд показывает дорогу в страну райского блаженства. Куда вытягивает морду, туда и надо идти.

– Что за страна такая?

Улдин мечтательно улыбнулся, его лицо посветлело.

– Там все из золота – и фруктовые сады, и дома. Арча – и та золотая. Девушки в золотом кишлаке неописуемой красоты, а люди добрые и справедливые, поэтому живут вечно. Старцы в белых одеждах с радостью примут путника, отведут ему лучшие покои… Вот только попасть туда может не каждый.

– А кто?

– Исключительно бескорыстный и честный человек.

– Ты так рассказываешь, будто сам там побывал.

– Слышал… от тех, кто оттуда вернулся.

– Ого! Значит, их все знают, и они пользуются всеобщим уважением.

Улдин печально усмехнулся.

– Знать-то знают, только как сельских дурачков. Никто им не верит, люди плюются и вертят пальцем у виска…

– Где находится золотая страна?

Старик пожал плечами.

– Никому не известно, а те, кто говорит, что побывал там, толком не могут объяснить – не помнят дорогу. Может, на горе Сарыкол, а может, на