(из Лиона-то!), он ярый русский resistant*, горячка389. Мой читатель. Месяц скрывался в Paris, на волосочке был… Ах, хотел бы Вас повидать! Да… слабость такая, лежу часами. И нет воли возиться с пищей. Та-ак, покусываю… Спасибо, моя старушка приходит раз в неделю, хоть сор уберет. Живу в полумыслях. И страдаю о людских муках, – всех. И так ясно, что все это будет длиться, пока не изничтожатся, или не примут в основу всего – Христову Правду. О сем-то и должно быть главное в «Путях небесных». Ох, навестите. Ваш душевно И. Шмелев.

[На полях:] Был у меня 9 августа «некто в гороховом»!

А что митрополит-то сказал!

25. IX. 1944.

Дорогой Антон Владимирович,

Наконец-то собрался отписать Вам!.. Получил Вашу открытку от 29 августа и письмо от 16.9. Первой открытки (до 20 августа?) не получил. Сокрушаюсь, что заболели, – как теперь нога? Живу в томлении, а что испытано – чего тут вспоминать: зри – впереди что!!!.. Никак не обольщаюсь, что ныне – пока – пребываем в относительной тиши… – призрак! Впереди-то – что!?!.. Какие тут по-бе-ды! Нет их. Все мчится в прорву. Жизнь попала в вихрь, – всего жди. А всё – танцуют. Будто ребятишки, скачут на одной ножке, сосут леденец на лучинке. Катит на запад – вал. И – может все сгладить, все раздавить. Младенцы эмигрантские аплодируют, а «железный сапог» ухмыляется и… – громыхает. Не сдержать лаковым ботинкам. Не русский то сапог, нет… Предчувствую ужасы апокалиптические. Этот сапог – что лавина, прет и наростает, – и все сапо́жки вбирает, и становится сапожищем… тем, «гаршинским» («садовника»), что раздавил и «розу», и «жабу»390 – на зорьке, – больно шибко разговорились. Нет, я спутал… – не то: целую компанию раздавил: улитку, червя, еще кого-то391. Неплохо и от Достоевского взять, лебядкинское, – про «мухоедство», – «жил на свете таракан…» – «А пока у них шел крик, тут вошел Никифор (сапог), благоро-днейший старик»…392 и – в лохань! Да и правда, куда же еще?!.. Все – в лохань! Когда-то, в 16 году, я написал «Лик скрытый»393. Там почти то же: «в огонь! все – в огонь!..» Это – из бреда моего поручика Сушкина. Тогда, прочтя, Гессен писал мне: «Что это за “тревожные звонки”, которые Вы даете? Что вы чувствуете… революцию?» Теперь я вижу, что да, да, да… и все еще далеко не кончилось: да, «все – в огонь». Дано́, за́-дано: в огонь, ибо – сор, плевелы… Потом… может быть… будет дано, Ей, Родной, – строить заново. Кому же еще-то?!.. Одна надежда, нам не видеть. Ныне, Уверенные, что все образуют, недалеко ушли от парижских мидинеток*: придут – будем лопать сардинки, бифштексы, аперитивы, плясать, спать… Ну, может быть, кой-что съедят, кой-где попляшут, но сие – миг, а там – вой волчий. Побеседовать потребность, Вас послушать, поделиться тревогами.

Мне, все эти мутные дни-недели… – выпала каторга пещерного жития и одиночества, во тьме. Были некие визитёры, – то Кравцов394, то поп Иван Клочко395 , то – некий Пи-вень396 (через Серова добивался поговорить со мной, – и поговорил: с советским зарядом!). А 9-го августа – писал Вам – был особый визитер, приходил за душой одного моего приятеля397 … о-чень добивался, где тот, «от префектюр дэ полис», но… с акцентом! Будто «близкие гибели» погрозились. Тяжкий осадок остался на душе после сего гостя. Хотя был «любезный посетитель».

Об Ивике ни-каких слухов. И мать – где-то. Не видал с 10 августа. Что творится в Голландии, где моя милая читательница!.. Она в самом пекле бедняжка, да еще и больная. Ее брат, их любимец – ее и матери – жил в Arnhemʹе**. Представляете – длящийся огненный ливень?!.. Она под Утрехтом, в 12 верстах, не знаю – в какую сторону… Там, очевидно, ярая борьба.398 И от Голландии останется только – сажа (хоть и голландская). Была – и – нет! Sic transit…*** Сколько было голландского! И сыр, и селедка, и полотно, и печка, и… са-жа! А вот – в итоге всего – сажа! Словом – ото всего и всех европ – вдруг – только – са-жа!.. Все затопили кровью… и – только – са-жа! Надо же было – и как! – хлопотать 2000 лет, чтобы добиться универсальной… сажи! Нет, не могу и себе золотить пилюльки. Вдуматься только: сколько «царств» пущено в ветер! рухнуло сколько… всего! Ясно: жди «апофеоза» планетарного. И из всего сего «величия» – слышится «писк» Чиано399: «Жена, дети, мне только 40 лет… Я жи-и-и-ть хочу!» А?! Что-то скажет-крикнет некто другий, поболе этого Чиано-графа. Шумит «мухоедство» и ждет – вот выйдет «Никифор, бла-а-ро-днейший старик…»400 и – лохань! Ну, и ге-ний… Достоевский! Ведь последние страницы «Бесов» (пожары и убийства) – только «сводная картинка»… перед сим, только «притча».

Как я перебыл и перебываю..! Один, на все и за все. Да еще с моим-то режимом! Не могу хлеб есть, страшусь – начнется старое… Страшно заболеть теперь. Хотя… куда страшней (будет!) жить теперь, понимая, чувствуя, все видя. Как мелко – в газетах! Даже – в литературных. Ни одного, чуть умного, чуть углубленного слова, мысли… – «сведение счетов». Даже академики!.. Но почему я… «даже»?!.. Кажется, никогда за всю историю человечества не было – в такой куцый срок – столько трагедий и… фарсов! На миллион Шекспиров-Софоклов и – шутов – хватило бы с избытком. Библейские зверства – отступают (эра младенчества человеческого!). Теперь – все. Но сколько еще – впереди!.. И посему: воистину, можно позавидовать отшедшим. Ну-ка, соберите-ка-подсчитайте все… страдания, все «голгофы»!.. Нет цифр. Статистика – в ужасе отступит. А, может быть, самый главный ужас… – не сознают, пригляделись… – сие уже – «быт». Дожить до такого быта… – и жить дальше… – разве не «Страшный Суд»?!.. разве – не – Конец?!.. И – помнить еще, что надо идти за ¼ молока..? И так понятно мне (и оправдано), что не могу писать дальше свои… «Пути». Потеряны все пути… – не вижу и – Небесных.

Обнимаю обоих, милые. Свидеться бы! У меня – слабость, лежу часами. Ваш Ив. Шмелев.

[На полях:] Отпишите, как нога? Если вздумаете навестить – известите: я иногда хожу проведать Серова (болен) и Ремизова, слепнет.

13. Х. 44.

Благодарю сердечно, дорогие, за Ваше поздравление со днем Ангела. Не могу начать писательство, –