кто их разогнал. Они не согласны, и домой никто не уйдет, понимаешь? Разогнать их можно будет только силой. Дед тоже не согласен и пошел на митинг за депутатов, а в Москве, мы вчера слышали, уже перемещение воинских частей!

— Думаешь, это так серьезно? — спросила она.

Я кивнул.

— Гораздо серьезнее, чем он говорил. Что там насчет вызова в школу? Придешь?

Мама вздохнула.

— Завтра я во вторую смену, если не будет ливня. Опять собирать «мерло». А что случилось-то?

— Ничего страшного, поверь. Единственное, попрошу тебя написать обращение на имя директора с просьбой заменить одного учителя на другого. Сделаешь?

— А как?

Я подошел к столу, вырвал лист из альбома (прости, Боря!), положил на него ручку.

— Садись. Сейчас придумаем. И еще черкани объяснительную, почему не можешь прийти на собрание и в дневнике распишись, что прочитала.

И я начал долгий рассказ, объясняя, почему мы не хотим, чтобы Джусиха у нас вела «русский».

Глава 22

Коррозия

Проснулся я раньше всех, наспех перекусил, выкатил мопед на улицу и поехал к Илье, чтобы позвонить деду, дать ему задание и отвлечь от реакционной деятельности.

Пока ехал, не мог прогнать страх, что деда убьют — в худшем случае, или что он перестанет заниматься торговлей, посчитав, что грядут большие перемены, и место фарцовщиков — в тюрьме.

Только бы его не накрыло окончательно! Только бы коррозия пропаганды не разъела мозг!

Закрыв Карпа в подвале, я взлетел на пятый этаж к Каретниковым. Открыл мне жующий Ян — все семейство завтракало. Прожевав, он сказал:

— Звонить? Ну, проходи.

Я заглянул на кухню, где тихонько играли «Депеш Мод», поздоровался с Каретниковыми, которые ели бутерброды под музыку, и принялся крутить диск телефона. Только бы дед ответил. Дед, ау, возьми трубку!

Поползли протяжные гудки улитками по склону Фудзи. Неужели он до сих пор торчит под Белым домом, охраняет депутатов?

Его можно понять: у старшего поколения ничего не осталось, их сбросили с корабля современности, а тут появилась надежда поучаствовать в судьбе страны. Его охватило пламя праведного гнева, а огонь не только сжигает, но и греет. И как бы ни был человек умен и образован, если он вспыхивает — пиши пропало.

Щелк! Ответил! Ощущение было, словно я — натянутая тетива, и вот стрела пущена, можно расслабиться.

— Дед, привет! — воскликнул я. — Слава богу, ты живой! Жутко за тебя волновался, и не дозвониться!

— Что со мной станется! Фашистов бил, и этих чертей буду бить. Ты слушал вчера Ельцина⁈

— Да…

— Удивлен! Молодец, сознательный! Надеюсь, ты не поддерживаешь его, как твои дураки-ровесники. Ты понял, что он сделал? Попрал закон! Переписал конституцию единолично и распустил Совет! Где это видано, как в Африке, возомнил себя царем! Надругался над народовластием и думает, что мы утремся! Но нет, мы будем сражаться! Говорит, что спасает Россию и народ за него, а мы тогда кто?

— Его враги, — поддержал я деда.

Ничего другого говорить было нельзя, потому что, когда включается вот это «мы», отрубает критическое мышление. Да и личность отключается.

— Что он о себе возомнил? Если народ восстанет, его сметут! И никакие империалисты его не спасут. Вползли в нашу страну, как глисты!

— Дед, мы с Алексеем открыли автомастерскую, я тебе говорил, — резко сменил тему я. — Вчера он починил первую иномарку, представляешь? Дело пошло! И мне очень нужна твоя помощь, это раз. Два, ты присмотрел себе «запорожец», когда будешь брать?

— Не буду, — огорошил меня дед. — Не до того сейчас. И еще. Передай бабушке, чтобы товар присылала через день, я уволил продавщицу.

— За что? — само сорвалось с губ. — Вы же ладили.

— Она меня оскорбила, обозвала совком и сказала, что такие, как я, тащат их в бездну.

— Вот ду-ура, — протянул я и спросил, обмирая: — Сам-то торговлю не бросишь?

— Ой, Павел, не знаю. Смысл ею заниматься, когда снова будет советская власть?

— Но сразу все не изменится! Помоги с запчастями, пожалуйста! На митинге тысячи людей, а мне, кроме тебя, рассчитывать не на кого.

Как же хотелось внушить: «Не ходи на площадь, тебе это не надо» — но я решил не вмешиваться в жизнь близких, потому что не хотел бы, чтобы кто-то так же вмешался в мою жизнь, подумав, что я веду себя неправильно.

Дед словно меня не услышал.

— Как обстановка у вас в городе?

— Обычно. Люди выживают, как могут, всем все равно.

— Плохо. Никакой сознательности!

Я скрипнул зубами. Если бы не эта «сознательность», некем было бы манипулировать, но, с другой стороны…

— Поможешь? — стоял на своем я, глядя на выходящих из кухни Яна и Илью.

Загремели тарелки — тетя Лора расставляла вымытую посуду. Вышел Леонид Эдуардович, похлопал меня по спине и удалился в зал.

Дед молчал, и я усилил натиск:

— Дед, мне в школу надо. Пиши список того, что нам понадобится, мне в школу надо!

Поколебавшись, он нехотя уронил:

— Давай.

Я продиктовал названия запчастей, и дед закончил:

— Передай Эльзе Марковне, чтобы партию товара на послезавтра не передавала.

— Хорошо. Огромное спасибо за помощь. Будь осторожен.

Я прервал связь. Настроение был препаскуднейшим. Накрылся мой заработок медным тазом как минимум недели на две. Чувствую, дед вообще забьет на торговлю и будет дневать и ночевать на площади с единомышленниками, а потом нужно будет начинать с нуля, вот только не с чем будет начинать.

Я позвонил бабушке, передал то, что он сказал, но вместо того, чтобы расстроиться, она обрадовалась:

— Шевкет всегда восхищал меня. Как бы мне хотелось сейчас быть в Москве!

«Слава богу, ты не там. У тебя скотина и обязательства», — но я понимал, что она не успокоится, пока ситуация в Москве не разрешится. Точнее нет, она и после не успокоится, будет подавлена и озлоблена. Как отреагирует дед, представить страшно. У него есть пистолет, только бы не начал палить по врагам, когда в работу включатся неизвестные снайперы.

Когда я положил трубку, из зала вышел Леонид Эдуардович и спросил:

— Все в порядке?

— Не знаю пока, — ответил я, — бабушка и дед утонули в политике, а дед в Москве и готов стоять на баррикадах, это меня беспокоит.

— Сочувствую, — сказал Каретников-старший, обуваясь.