Я крепче прижала его ладонь к себе, смотрела на чёткую линию скул подбородка нахмуренные брови. Я знала, что после, когда немого тоска отступит, возьму листок и карандаш, а потом серым по белому буду рисовать его вот такого мирного и тихого. Тени бродил по его лицу словно ласковая рука любовницы. Касались. Притягивали и я отгоняла их боясь, что те призрачные пятна тьмы могут забрать Атласа. Переманить на другою сторону. Ту где нас с Рошин не будет.

— Я хочу тебя. Голодаю по тебе. Жажду испить твои губы, проглотить вдох, чтобы наполнить свои лёгкие воздухом, — а потом на грани. — Люблю тебя.

В тот миг, когда слова покинули мой рот, я замерла. Застыла, словно изваяние будто в этот миг Атлас должен был очнуться и принять мои чувства. Впустить в свои глаза тьму, что плескалась на их дне и поглотить. И я готова была утонуть с головой, чтобы никогда не возвращаться. Но между нами протянулась нить молчания и пугающей дикой тишины. Она колола рёбра и жгла нервы.

Атлас бормотал нечто невнятное, я не всегда понимала слова, но когда слышала обрывки хриплых фраз, в мою душу впивался очередной осколок, который резал безжалостно и так кроваво.

Следующие несколько дней слились в единое длинное полотно времени. Оно тянулось безжалостно долго и так отчаянно надрывно. Во мне все чувства клубком ядовитых змей засели. Сплелись. Сцепились в нечто неразрывное и больное. То, что пульсировало, разгоняло по венам адские чувства.

Я сидела на берегу его озера зная, что мы не так далеко от Бакадимора. И чувствовала, словно меня тянет туда. Зов. Притяжение. Неправильное. Искажённое. Но я помнила, что должна сделать. Это словно кто-то записал на подкорку моего сознания, просто время ещё не пришло, чтобы я вспомнила и могла найти решение. Но теперь тот кровавый безжалостный ответ сидел внутри моей головы и нещадно ныл. Болел. Пульсировал. Требовал сделать то, что должна.

Глаза красные будто в них песок закинули от бессонницы. Я все те дни провела рядом с Атласом, поила горьким отваром, чтобы оставлять его в бессознательном состоянии и позволить телу исцелиться. Таких моментов, когда я подскакивала, едва прикрыв глаза, и подлетала к нему, было несчётное количество. Подносила дрожащую руку к его носу, чтобы почувствовать дыхание и когда этого не происходило, клала ладонь на сердце. Кожа в поту горячая и в те моменты мне казалось Атлас шептал моё имя. Но я могла ошибаться из-за своего сознания неправильного. Вывернутого наизнанку.

Услышав тихие шаги, обернулась заметив Рошин которая вышла из-за деревьев и подошла ко мне. Она скинула лёгкие тапочки и опустила ноги в воду. Я напряглась готовая бежать к Атласу, но она остановила, прикоснувшись к моей руке.

— Он спит.

Между нами скопилось так много недосказанного, что я задыхалась. Глотала извечные вопросы ответы, на которые никогда не получу. Тишина между нами среди звуков живого леса натянутым канатом, который в любой момент готов был лопнуть. Я не знала, когда это произойдёт и не хотела думать, что сегодня. Сейчас. Слишком много. Больше чум могу вынести. Пережить и проглотить, чтобы не подавиться.

— После того как Атлас исчез, многое изменилось в нашем обществе. Отец стал более жестоким, он подозревал всех даже своих детей. Мы с Атлантом остались вдвоём, но если Атлас всегда оберегал меня, прятал и не позволял видеть ужасы, на которые способен отец, то Атлант полностью растворился в зле. Оно стало главным знаком в его жизни. Он позволил отцу навязать свою волю и верил в каждое его слово. А я… — она горько усмехнулась, проведя ногой в воде. Небольшие волны тронули мои ступни, когда голос Рошин стальным канатом вокруг лёгких обернулся. Я задыхалась от каждого ядовитого шипа, которое из её рта в меня вонзалось. — Я допустила ошибку, когда напомнила имя Атласа. А потом вторую, когда ушла в лес, чтобы разговаривать с ним, потому что скучала. Не знала, увижу ли когда-нибудь. Отец приготовил для меня определённую роль, и я должна была подчиниться, но отказалась. Всё, что отец не мог контролировать, он убивал. Всё, что не мог объяснить, удалял из своей жизни и общества. Если чувствовал угрозу, что кто-то может раскрыть секреты, что за стенами той закрытой общины есть реальный нормальный мир, он стирал их и никогда не думал дважды, прежде чем спустить курок. Тогда меня объявили ведьмой. Можешь представить, что было дальше?

Её рассказ разъедал моё нутро словно кислота. Я закусила губу понимая, что Рошин испытала. Она была на моём месте. На костре. Но выжила.

— Атлас он вернулся за мной, когда я была готова умереть. Я не кричала, но внутри всё рвалось и орало так словно меня облили кипятком. Мои ноги испытали на себе огонь. Его следы навсегда остались на моей коже.

И тут впервые я увидела её ступни. Кожа на них казалась шероховатой неровной. Зарубцевалась так, что никогда уже не будет прежней. Уродливая. Неправильная. Обожжённая огнём. Заклеймённая.

Тишина играла между нами, словно пыталась дать время, чтобы мы могли перегруппироваться и найти ответы на громкие больные вопросы. Те, что коснулись нашей души. Оставили свои отпечатки, которые не заживали. Их пепел распространялся изнутри всё дальше, чем глубже мы уходили в прошлое и позволяли, тем картинам владеть нашим сознанием.

— Когда он спас меня, я узнала, что за пределами нашей общины есть невероятный огромный мир и что вся моя жизнь была построена на лжи. Знаешь боль не то слово, которым можно описать мои чувства. То словно гнилая яма. Сырая. Пахнущая смрадом. Кислотой, которая обжигает до сих пор изнутри.

Слова? Их оказалось недостаточно в той истории, которой поделилась Рошин. Склонившись, я положила голову на её плечо, понимая, это лучшее, что могу предложить. Моё прикосновение. Поддержку молчаливую, но такую правильную. И она приняла мой ответ, не пытаясь больше говорить. Я понимала насколько глубоки раны в каждом из нас. Как далеко укоренились, разрослись корни боли и предательства внутри души. Оплели каждый кровеносный сосуд и стягивались все сильнее. Они заскорузлыми казались, но до сих пор я не понимала этого.

Двадцать один

Зависимость

Я смотрела на листок перед глазами пытаясь понять, что именно так привлекло моё внимание. Бабушка Ружа говорила рисовать того дьявола, что снился мне по ночам, преследовал, не давал покоя, чтобы найти ответы и со временем я научилась смотреть глубже. Находить линии черты спирали, которые объясняли некоторые вещи. Не пугали, а приносили какую-то разгадку. Я не рисовала Атланта ту деревню с безжалостными фанатиками костёр, потому что не хотела заглядывать туда, но Атлас его линии с каждым новым рисунком становились все мягче. Настолько глубоко он царил в моей душе, господствовал в мыслях, что я больше не могла рисовать грубые острые углы, хотя взгляд всё ещё таил так много секретов и тьмы.

Чёрное солнце. Именно оно привлекло внимание. Сегодня я впервые нарисовала его и теперь не могла понять, почему мой взгляд зацепился за тёмную окружность и не хотел отпускать.

Провела пальцем по каждой линии. По двенадцати лучам что расходились в стороны, когда услышала тихий протяжный стон, словно болью пролился. Вскинув глаза, почувствовала, как всё внутри сдавило, стянуло, но в ответ глаза Атласа не распахнулись. Не поглотили меня.