Был назначен «переходный период», однако магазины и лавки опустели много раньше – население дружно кинулось скупать всё подряд, пока деньги ещё имели хождение; торговцы, однако, столь же дружно товар стали прятать. Финки-молочницы демонстративно опорожняли бидоны прямо на мостовые; был отдан приказ таковых задерживать, после чего молочницы немедля исчезли, как испарились.

Продукты теперь свозились на центральные склады, возле которых пришлось поставить многочисленную и хорошо вооружённую, вплоть до пулемётов, охрану.

В оную-то охрану и выдвинули батальон комиссара Жадова, коему было поручено «временно исполнять обязанности командира». Сам Жадов уже носил форму начдива, с двумя ромбами на петлицах, и по-прежнему числился «начальником формирующейся 15-й стрелковой дивизии», однако о ней так ничего никто и не ведал.

Ирине Ивановне достались форменные полушубок, френч (пуговицы срочно перешили на «женскую» сторону) и три квадрата, что соответствовали командиру батальона.

Обозы к центральным складам подходили тоже только с охраной. Ломовики, мрачные и неразговорчивые, кое-как, нехотя подгоняли подводы; грузчики, столь же угрюмые, нехотя их разгружали.

– Эй, товарищи! – попытался на второй день обратиться к ним Жадов. – Чего такая грусть-тоска? Чего невеселы?

Ответом стало неразборчивое бурчание и хмурые взгляды исподлобья.

– Михаил, оставьте их, – тихонько посоветовала Ирина Ивановна. Рука её лежала на расстёгнутой кобуре «люгера». Маленький «браунинг» прятался за пазухой.

Однако Жадов лишь досадливо тряхнул головой и решительно двинулся к грузчикам. Ирина Ивановна – следом. Пальцы уже обхватили рукоять пистолета.

– Так что случилось, товарищи? – громко повторил Жадов. – Чем недовольны? Теперь всё по справедливости будет. Буржуи, какие остались, в три горла жрать не будут.

Грузчики покидали мешки, сгрудились, лица злые.

– Ты, комиссар, говори, да не заговаривайся, – бросил один, могучего сложения, с бородой до самых глаз. – Мы тут вкалываем, муку грузим, а сами хлеба не видим.

– Это как «не видите»?! – возмутился Жадов. – У вас первая категория! Пролетариат, тяжёлые и особо тяжёлые работы!

– А так, – зло сплюнул бородатый. – Мы тут работаем, а свою «первую категорию» как получить? В лавках? А там ничего нет. Очереди сплошные, кто первым встал, тот и с хлебом. А кто, как мы, на работе – тем хрен с солью, да и той теперь не достать. Бабы наши пошли стоять – а там мужиков каких-то куча, да в драку все. Без хлеба и остались, а ты тут нам про «категории» рассказываешь.

– Временные неурядицы, – уверенно сказал комиссар. – Всё наладится.

– Пусть пайки прямо тут нам и выдают! – заявил бородатый грузчик. Здесь он был, похоже, за старшего. – Сюда привозят и выдают! Чтобы бабам нашим по очередям не маяться!

– Разумно, – согласился Жадов. – Сообщу, куда следует.

– Во-во, – осклабился бородатый. – Сообщи. А ещё сообщи, что ежели я за смену вдвое больше хлюпика какого перетаскаю, так мне и паёк вдвое больший положен. Нет?

Комиссар замялся.

– Понимаешь, товарищ, – как звать-то тебя?

– Иваном величают, – бородач выпрямился, расправил богатырские плечи, скрестил руки на широченной груди. – Иваном, по батюшке – Тимофеевичем.

– Так вот, товарищ Иван Тимофеевич. Ты вон какой большой да сильный, небось и три пуда легко поднимешь?

– Ха! Ха-ха-ха! – загоготал Иван. – Три пуда, насмешил, комиссар! Сразу видно, отродясь не таскал ты ничего тяжелее кобуры своей. Да я и четыре, и пять подниму, коль надо! Верно, братва?

Братва ответила согласным гулом.

– Так вот, ты сможешь, – терпеливо продолжал Жадов. – А парнишка молодой, мясом не обросший, что на голову тебя ниже – никогда не поднимет. Как бы ни старался.

– Ну, коль не поднимет, так ему и не положено. Вот сколько пудов перетаскает, сколько мешков уложит, такая пайка и быть должна.

Комиссар досадливо поморщился.

– Почему же не положено? Есть все хотят.

– Вот и пусть ест. На сколько наработает, на столько пусть и ест.

– Нет, товарищи, несправедливо это. Что вам, трудящимся, у которых работа тяжкая, положено больше, чем буржуям каким, – это ведь справедливо?

– Справедливо, – кивнул Иван. – И промеж нас тоже должно быть по справедливости. Только я вот что тебе скажу, комиссар, – в другой смене тут бывший дворянин выходит, офицер бывший. Может, и буржуй даже. Так он хоть и впрямь на полголовы меня ниже, а пудов таскает не меньше. Лясы не точит, цигарки не смолит. Работает. Что вьюн – гнётся только, а не ломается. И я тебе скажу, комиссар, – вот с ним если мне поровну достанется – это справедливо и будет. Потому что офицер тот бывший – работает. А у нас тут такие тоже есть, что норовят отсидеться-отлежаться, пока артель норму сполняет. Ну, мы их тоже учим. Вожжами пониже спины. Так что не втирай мне, комиссар, за справедливость. Справедливо – это когда мне за смену десять рублев, потому как я сто мешков перетаскал, а другому – рупь всего, потому что он едва десять передвинул. Вот и весь сказ. Раньше в лавку пришёл – всего в изобилии, только деньгу плати. А теперь? Очереди, а в самих лавках – пусто. Ладно, комиссар, хорош базарить тут. Тебе-то пайку всегда выдадут, а нам – коль норму выполним. Бывай здоров, комиссар.

– Как же так? – недоумевал Жадов, когда они с Ириной Ивановной возвращались на батальонном грузовике в центр города. – Почему же так выходит?

Комиссар завозил товарища Шульц домой, на Шпалерную, после чего сам возвращался в казармы, к своим людям. Всем даже начало казаться, что оно так и будет идти, что всё вернулось на круги своя; тем более что Южный фронт пока оставался недвижим, ни та ни другая сторона не предпринимали решительных действий.

На стол товарищу Благоеву ложились донесения о появлении в царской ставке всё новых и новых лиц из числа известных; пробралось сколько-то членов императорской фамилии: великий князь Константин Константинович[23], князь императорской крови Олег Константинович[24], ещё несколько молодых князей. Остальных успели по-тихому посадить под домашний арест, несмотря на требования Ленина и его группы «самым решительным образом расправиться с так называемыми “великими князьями” и их кликой».

Но пока что это предложение не прошло, причём, как ни странно, Благоева с его группой поддержали Сталин, Бухарин, Рыков и ещё несколько человек.

«На великих князей много чего в Европе выменять можно будет» – таков был общий глас.

– Потому так и выходит, Миша, что природу людскую враз не переделаешь, – рассудительно заметила Ирина Ивановна. – Уж в этом можете мне поверить.

– С детей начинать надо, – убеждённо сказал комиссар. – Их по-новому учить. Тогда толк и в самом деле будет.

– Будет. Только детей-то надо учить так, чтобы не вышло, что в жизни одно, а на словах