десятка других изданий, от эсеровских до «буржуазных» («монархические» уже не выходили).

«Бывших» по-прежнему выгоняли на работы – расчищать снег, колоть лёд, грузить дрова и уголь. По рабочим карточкам увеличили нормы – и одновременно повысили «коммерческие» цены. Арестовали несколько десятков «царских агитаторов», о чём с помпой распубликовали в печати.

Шли дни, а Жадов с Ириной Ивановной всё никак не могли выехать на юг. Центральный исполнительный комитет преобразовали в «Совет народных комиссаров»; новосозданные «наркомат по военным и военно-морским делам» никак не мог выправить последние документы, хотя дивизии формировались, и многие старые полки, сменив названия на новые безличные номера, эшелонами двигались к Харькову и дальше. Немцы и впрямь сидели тихо в Ревеле, Риге и Либаве, где ни о какой пролетарской революции отчего-то никто даже не слышал. Киев оказался во власти «гетманцев», и русское население с недоумением наблюдало явление чубатых хлопцев под жовто-блакитными прапорами. Хлопцев этих было относительно немного, но действовали они решительно, растерявшаяся полиция ничего не предпринимала, и из города на восток потянулись первые беженцы.

При этом поезда на Москву по-прежнему ходили.

О том, что творится «в логове гидры контрреволюции», известно было немного. «Правда» ограничивалась пространными, но малосодержательными статьями-«подвалами» типа «Новые зверства царских палачей» или «Казни рабочих на юге России», где просто писалось, что в таком-то местечке «царские каратели расстреляли сто пятьдесят человек», а в другом казаки якобы изрубили шашками целых двести.

Посольства великих держав меж тем оставались в целости и сохранности. Им была гарантирована полная дипломатическая неприкосновенность, подтверждены все права и привилегии, что прямодушного комиссара Жадова тоже весьма задевало:

– Мы же мировую революцию делаем!.. Зачем нам эти буржуйские засланцы? Что они тут сидят?

– Переходный период, Михаил, – терпеливо объясняла Ирина Ивановна. – Временно всё это. Да и к тому же – мы ж не собираемся воевать со всем светом вот прямо сейчас? Пролетарские революции должны созреть.

– Уж скорее бы созревали, – буркнул комиссар.

Они сидели на жёстком деревянном диванчике в приёмной зама наркома по кадрам. Уже повсюду введена была новая форма, со старых офицерских кителей, во множестве имевшихся на складах, спарывали погоны, пришивая петлицы с «кубарями», «шпалами» и ромбами. Жадов же по-прежнему ходил в кожанке без знаков различия, а Ирина Ивановна – и вовсе в гражданском.

– Товарищи! – Дверь приёмной приоткрылась. – Зайдите, пожалуйста!

Блондинистая секретарша с внушительным бюстом окинула их презрительным взглядом. Бросила, не переставая разом и курить, и печатать на «ундервуде»:

– Вот руководящее письмо в управление кадров. Там получите назначение на получение формы. Товарищ нарком подписал приказ о присвоении вам очередных воинских званий… в соответствии с занимаемой должностью. Распишитесь… здесь, здесь и здесь…

Жадов нахмурился. Взял бумагу, прочитал:

– «Начальник дивизии – начдив…» А это что?

– Приказ о назначении вас начальником формирующейся 15-й стрелковой дивизии, – недовольным тоном бросила блондинка. – Вам же был выписан товарищем Благоевым соответствующий мандат?

– Был, да. А почему…

– Товарищ заместитель наркома очень занят. Бумаги поручено вручать мне. – Секретарша надулась от важности.

Ирина Ивановна никаких вопросов задавать не стала. Молча расписалась, молча забрала приказы.

– Идёмте, Миша.

Но даже и после этого никуда выехать им не удалось. Никак не могли выправить проездные документы; и сама 15-я стрелковая дивизия, как оказалось, не имеет ничего, кроме начального приказа. Каким частям и соединениям надлежало войти в её состав, где они находятся, – никто не знал и ответить Жадову с Ириной Ивановной не мог. Наркомат по военным и военно-морским делам как-то очень быстро оброс бюрократией, всюду с озабоченными лицами бегали офицеры с новенькими петлицами на воротниках, тащили вороха бумаг… но дело никуда не двигалось.

Михаил Жадов теперь часто приходил в квартиру, где жила Ирина Ивановна – на Шпалерной, в доме бывшего министерства архивов. Хозяев не было – подруга Ирины Ивановны и её отец уехали «к родственникам в провинцию», как объяснила сама товарищ Шульц. Комиссар не стал донимать её расспросами.

Однако, несмотря на то что они часто оставались вдвоём, наедине в пустой квартире, Жадову и в голову не приходило попытать ещё раз счастья в объяснениях, не говоря уж о том, чтобы распустить руки. Ирина Ивановна не расставалась с оружием нигде и никогда, и – знал комиссар – свою честь она будет защищать, не останавливаясь ни перед чем.

А ещё он знал, что попытаться взять эти глаза силой – навсегда их потерять. Может, вместе с жизнью.

В декабрьский вечер, когда добрые люди уже начинали готовиться к Рождеству, кто – к традиционному, а кто – к «новому советскому», с «полным разоблачением поповских бредней», в квартире вдруг зазвенел дверной звонок.

– Разрешите? – На пороге стоял сам товарищ Благоев. За его спиной маячила троица телохранителей.

– Прошу вас, товарищ Благомир. – Ирина Ивановна отступила вглубь прихожей.

Благоев коротко кивнул охране, та беззвучно и безмолвно осталась на лестничной площадке.

– Как-то не по-людски за дверьми их держать?

– Так надо, и они это знают, – отрезал Благоев. Снял запорошенную снегом шапку, скинул щегольскую тёплую шубу. – Нам надо поговорить, товарищ Шульц. И с вами, и с товарищем Жадовым.

– У меня и чай уже готов, садитесь, Благомир Тодорович!

– Спасибо, не откажусь. – Благоев сел к столу. – Простите, Ирина Ивановна, перейду сразу к делу. Вы, возможно, догадались уже, почему ваш отъезд на фронт до сих пор не состоялся?

– Вашими стараниями, товарищ председатель?

– Моими, – кивнул Благоев. – Не сверкайте на меня грозным зраком, Михаил, ещё успеете. Лучше послушайте.

– А чего ж вы там скажете? – буркнул комиссар. – Вы, товарищ председатель, буржуев защищаете, как есть защищаете! Вот не понимаю я вас, хоть убейте!..

– Для того я и пришёл, чтобы вы поняли, Михаил. И вы, Ирина Ивановна.

Благоев сейчас казался совершенно иным – усталым, даже несколько подавленным. Слова давались ему с явным трудом.

– Товарищи из ЦК поддались, так сказать, головокружению от успехов. Власть мы взяли легко, почти без потерь. Страна, за исключением Польши, Финляндии, Прибалтики и крайнего юга, в наших руках. Сказалась системная работа, закладывание подпольных Советов во всех индустриальных центрах, агитация и пропаганда в армии, солдатские и матросские комитеты… поэтому нам всё и удалось. Этим занимался ваш покорный слуга и ещё кое-кто из Центрального Комитета. Не из тех, чьи имена на слуху. А товарищи Ленин, Троцкий и остальные зиновьевы-каменевы – отсиживались по эмиграциям. Практической работы не вели. Писали статейки, переводили труды теоретиков марксизма, то есть занимались вещами нужными, но…

– Товарищ Ленин – наш вождь и учитель! – выпалил Жадов.

– С какой поры? – хладнокровно парировал Благоев. – Вы забыли, Михаил, что именно я руководил