Шрифт:
Закладка:
– Право собственности и у нас оставили. Забыл? Под рабочим контролем если, хозяин предприятия может…
– У нас это временно, – не сдавался Жадов, – а у них постоянно! И вообще… на юге царь бывший воду мутит, сторонников собирает, контрреволюцию готовит, а у нас тёток из «бывших» потрошат, хуже блатных, честное слово!
– С бывшим царём разберутся, Миша, без нас. Сам знаешь, сколько войск туда отправили. Что-то ты только и знаешь, что ворчать. Ну ровно товарищ Троцкий, когда товарищ Благоев его идеи отвергает. Что с «военным коммунизмом», что с «трудовыми армиями»…
– Ну а что там было не так? Торговлю запретить, деньги отменить, работать всем за идею, «кто не работает – тот не ест», таким пайка не давать…
– И что это была б за жизнь? – фыркнула Ирина Ивановна. – Человека, Миша, к новой жизни готовить надо. Непросто от «своего» отказываться. Да и ни к чему это сейчас, врагам нашим давать повод. Вон как хорошо получилось со «свободными ценами»!
– Угу, только к ним и не подступишься…
– Кому надо – подступаются. Ценные вещи государству сдают, чеки именные получают. А хватает и тех, кто зарабатывает.
– Ну да, те же буржуи… Как при царе сладко ели, мягко спали, так и сейчас…
– Всё, Миша, хватит! – Ирина Ивановна аж прихлопнула ладонями по столешнице. – Хватит ныть! Дело надо делать. В следственных материалах полный бардак, прости, Господи! Пишут невесть что! Никаких понятий о процессуальной дисциплине!.. А так нельзя, у нас жизни людские на кону, революция невинных карать не может, ибо чем она тогда от кровавого царского режима отличается?
Кто знает, куда свернул бы их спор, если бы в дверь не затарабанили. Быстро, резко, нетерпеливо.
Жадов привычно положил руку на кобуру.
– Вы чего тут мешкаете, товарищи?! – влетел через порог тощий товарищ Апфельберг. Он приоделся: костюм дорогой, из лучшей ткани, но чуть не по фигуре – явно не на заказ скроено, а просто где-то «реквизировано». – Товарищ Благоев вызывает! Всех!
– Идём, идём. – Ирина Ивановна поднялась. Взяла неизменный ридикюль.
…В кабинете Благомира Благоева было тепло, горел камин, окна задёрнуты тяжёлыми бархатными шторами. Судя по ширме, отгораживавшей часть помещения, здесь же глава ВЧК и ночевал.
Явился глава экономического отдела тов. Урицкий, начальник отдела оперативного, бывший царский сатрап, а ныне – скромный борец с бандитизмом и уголовщиной тов. Войковский; сидел на стуле у стены неприметный человечек со стёртым лицом, словно над ним как следует поработали ластиком: худой, с зачёсанными назад волосами и усиками над верхней губой, словно там провели гуталином.
Товарищ Генрих Григорьевич (он же Генах Гершенович) Ягода. Особый отдел ВЧК.
Яков Апфельберг, некогда модный столичный журналист, а теперь – глава отдела печати.
И Михаил Жадов с Ириной Шульц – заместители самого товарища Благоева по военно-политическому отделу.
У стены накрыт был чайный столик с самоваром, лежали тонко нарезанные колбаса, балык, буженина, калачи, маковые булочки; стояли вазочка с колотым сахаром, розетки с вареньем – словно тут не суровый глава всесильной Комиссии, а кумушка, любительница почаевничать.
– Наливайте чай, товарищи, не стесняйтесь. – Благоев встретил их стоя возле огромного письменного стола, точно собирался на него запрыгнуть для произнесения патетической речи. – Разговор нам предстоит серьёзный.
– Мы все внимание, товарищ председатель, – Войковский улыбался угодливо – надо понимать, по старорежимной привычке.
– Что случилось, Благомир Тодорович? – Яша Апфельберг отработанным движением фокусника извлёк из-за пазухи блокнот с карандашом.
– Лев Давидович и Владимир Ильич, поддержанные большинством в политбюро ЦК, высказали некоторые соображения по текущему моменту, – Благоев говорил легко, словно речь шла о последней эскападе модного футуриста Маяковского. – Заявив о недовольстве петербургского пролетариата, как они выразились, «сохранением буржуазии как класса», ими выдвинуто требование «перевода страны на подлинно революционные рельсы».
– Что это значит, Благомир Тодорович?
– Не надо записывать, Яша, не стоит. Это значит, что ЦК партии и ЦИК будут продвигать идею «военного коммунизма».
– А-а… – Апфельберг заметно погрустнел.
– Да-да, дорогой Яков. Всяческие буржуазные излишества типа вашей любимой «Вены» на Гороховой, по мнению наших товарищей из ЦК, должны исчезнуть из нашей жизни. Вместе с частной торговлей, денежным обращением и тому подобными мелочами.
– Но как же…
– Товарищ Яша! Мы не теоретики, мы – практики революции, – строго перебил Благоев. – Оставим высокие материи Льву Давидовичу, Владимиру Ильичу да Григорию Евсеевичу со Львом Борисовичем[22]. Сейчас можно лишь с уверенностью сказать, что шаги эти приведут к хозяйственной разрухе, дадут весомые козыри в руки наших классовых врагов.
– Но почему? – вдруг вмешался Жадов. – Рабочие наши правы. Мы зачем революцию делали? Чтоб буржуи в этой вашей «Вене» жрали да пили?
– Сходили бы сами, товарищ Михаил, с Ириной Ивановной, – парировал Яков, – тогда б не говорили такого. Кухня там превосходная, несмотря ни на что. Цены взлетели, конечно…
– Но для тебя, начотдела печати, у них всегда особый столик накрыт, так? – не сдавался комиссар. – Думаешь, не знаем, как ты там чаи гоняешь, «работаешь с газетами»?
Яша Апфельберг слегка побледнел, но за словом в карман не полез:
– Я, товарищ Михаил, с печатью – которая есть острейшее оружие партии, как говорит товарищ Ленин! – работаю теми методами, которые действенны. Вот почему даже буржуазные газеты о нашем перевороте пишут если не сочувственно, то вполне нейтрально!..
– Тихо, тихо, отставить споры! – поднял руку Благоев, видя, что побагровевший комиссар собирается ответить. – Не в «Вене» дело, товарищ Жадов, а в том, что сейчас крестьяне хлеб охотно продают, потому что заводы работают, поборов стало меньше, можно, расторговавшись, домой с гостинцами приехать. А отмени-ка торговлю, думаете, земледелец вот точно так же станет в города продукты везти?.. Расцветёт спекуляция, и никакие оперативные отделы, – кивок в сторону Войковского, – ничего тут не сделают, потому что торговать и меняться всем, чем можно и чем нельзя, станут абсолютно все.
– Вы словно сами всё это видели, товарищ Благоев, – заметила Ирина Ивановна.
Товарищ Благоев ответил острым, внимательным, испытующим взглядом.
– Это элементарная логика, товарищ Шульц.
– Так в чём же наша задача? – негромко, но очень внушительно поинтересовался молчавший до этого Ягода.
– Задача чрезвычайной комиссии – борьба с саботажем и иными проявлениями контрреволюции, Генрих Григорьевич. Убеждения наших товарищей могут и должны становиться предметом дискуссии, но не выливаться в практическую плоскость. Бывший император на юге только и ждёт этой нашей ошибки.
– Но на питерских заводах и впрямь неспокойно, – упорствовал комиссар. – Недоволен народ. Смотрит на «коммерческие цены» да локти кусает. Тут тебе икра чёрная, тут тебе икра
