Однако именно на подступах к ней дорогу преградили трое «братишек», балтийских матросов в бескозырках без лент.

– Куда?! И чего с мальцами?!

– Имеем важные сведения для Военно-революционного комитета, – отчеканил Две Мишени. – Генерального штаба подполковник Аристов, явились служить трудовому народу!

– Какие ещё сведения? – балтийцы перегораживали им путь. Позади уже начал скапливаться народ, раздались нетерпеливые выкрики.

– Что у вас там? – из дверей высунулась фигура в круглых очках, с острой бородкой клинышком. Голос властный, привыкший отдавать команды.

– Подозрительных задерживаем, товарищ Троцкий!

– А подозрительных расстрелять, да и вся недолга, – нервно засмеялся Лев Давидович.

Он, конечно, шутил. Это все понимали; но один из матросов резко сдёрнул винтовку с плеча:

– Генерального штаба полковник, говоришь?.. А ну, иди сюда, щас проверим, какой такой ты полковник…

– Подполковник, – холодно поправил Две Мишени. Коротко взглянул на Ирину Ивановну, и она столь же коротко кивнула.

– Падайте! – выкрикнула она в следующий миг, выхватывая плоский дамский «браунинг».

Другой «браунинг», куда внушительнее, оказался в руке Константина Сергеевича.

Выстрелы загремели часто-часто, а кадеты, все трое, дружно, как учили, плюхнулись на пол.

Позади завизжали, завопили, завыли, но Ирина Ивановна уже развернулась, прикрывая Аристову спину, и маленький пистолет в её руке бил без промаха – по тем, кто попытался схватиться за оружие.

Федя Солонов, упав было ничком, тут же вскочил на четвереньки, выстрелы гремели над самым ухом, и падали, отскакивая от пола, стреляные гильзы.

Товарищ Троцкий, он же Лейба Давидович Бронштейн, сын богатых арендаторов, на миг застыл в дверном проёме. Острые глазки за стёклами очков вдруг расширились, рука дёрнулась к карману брюк (знаменитого френча он тогда ещё не носил), но Константин Сергеевич Аристов оказался куда быстрее.

Пуля «браунинга» калибром 7,65 миллиметра разнесла круглую стеклянную линзу очков, вошла в глаз и поразила мозг. Вторая пробила лобную кость черепа, но этот выстрел был уже не нужен – падающий на пол человек был мёртв.

Лев Троцкий, «демон революции», номер два в списке профессора Онуфриева, лежал на затоптанном грязном полу некогда блиставшего чистотой Смольного института благородных девиц бездыханный, как камень.

Но тут кто-то уже разобрался, что к чему, и первая ответная пуля ударила в стену – мимо, человек явно в запале.

– Вперёд! – гаркнул Две Мишени, стремительно меняя обойму.

…Военно-революционный комитет не успел разойтись по районам Петрограда, координируя рабочие и солдатские отряды. Все они были здесь – Антонов-Овсеенко и Подвойский, Садовский и Фомин, Евсеев и Скрипник, Аванесов и Голощёкин, Молотов и ещё несколько человек.

Кто-то из них лихорадочно пытался вытащить застрявший в кармане револьвер. Кто-то, видимо, безоружный, метнулся зачем-то к окнам, но прыгать не решился, высоко, третий этаж.

Самый смелый и ловкий выхватил-таки оружие, Две Мишени, не дрогнув, всадил тому пулю в лоб. Нажал кнопку, выпала пустая обойма; одним движением Аристов перезарядил «браунинг», пока Ирина Ивановна держала всех остальных на мушке.

– Дверь, Фёдор, Петя! – рыкнул подполковник.

Дверь они успели захлопнуть и подпереть столом, и она тотчас треснула, насквозь пробитая винтовочной пулей.

– Номер три, Антонов-Овсеенко, – громко сказал Аристов и выстрелил.

И почти сразу выстрелила Ирина Ивановна.

Человек в поношенном костюме с несвежим воротничком опрокинулся, с грохотом повалив стул, из разжавшихся пальцев выпал револьвер.

– Мы сдаёмся! – крикнул кто-то; а другой кто-то, рыча, прыгнул прямо на Ирину Ивановну. Пуля встретила его в воздухе, тело тяжело ударилось об пол.

– Где-то тут должны быть патроны, – хладнокровно бросила госпожа Шульц.

– Пощады! – сразу двое вскинули руки вверх. – Сдаёмся, пощады, сдаёмся!

И сразу же…

– Хрен тебе! – могучего сложения мужчина замахнулся стулом, пули ударили его в плечо и грудь, затем в голову, и он упал на колени.

Две Мишени хладнокровно перезарядил «браунинг» и продолжал стрелять.

– Номер четыре… Крыленко.

– Номер пять… Молотов.

– Да мы же сдались!.. – истерично взвизгнул кто-то, вжавшийся в угол.

Аристов молча выстрелил. Голова взвизгнувшего дёрнулась, тупо ударилась о стену, штукатурка сделалась алой.

Входная дверь меж тем трещала вовсю, в неё стреляли и били прикладами, но Смольный институт ладили на совесть.

Военно-революционного комитета Петроградского совета больше не существовало.

Оставалось только одно – как-то отсюда выбраться…

– Патроны, – очень спокойно проговорил Две Мишени. – Где-то тут у них точно должны быть патроны…

Интерлюдия

Ленинград,

лето 1972 года, Комарово,

Академический посёлок

Юлька Маслакова была абсолютно и совершенно счастлива. Наверное, это было неправильно – ведь мама уехала, уехала надолго, и она, Юлька, должна скучать и страдать, но она совсем не скучала. Уж слишком интересно, невероятно интересно было всё, что с ней происходило.

С того самого момента, как она безошибочно указала на место, где стояла исчезнувшая «машина времени» (на самом деле, конечно, никакая не «машина» и уж тем более не «времени»), профессор Николай Михайлович Онуфриев не оставлял Юльку в покое. На бесшумно скользящей по дороге «Волге» (Юлька никогда не ездила на подобных машинах, на такси у них с мамой попросту не было денег) профессор возил Юльку на работу в институт, сажал в кресло, на манер зубоврачебного, обклеивал электродами, словно в больнице, снимал какие-то «показания».

Кстати, дядю Серёжу почему-то перевели в другой отдел, на совсем другую работу, отчего он сделался совсем злым, ну точно Карабас-Барабас или Бармалей. Хорошо, что школа кончилась, а то явился бы за Юлькой туда – она теперь его боялась.

Несколько помощников Николая Михайловича, как поняла Юлька, тоже посвящены были в тайну и к ней, Юльке, относились с каким-то удивительным трепетом.

– Да ничего эти энцефалограммы не покажут, Эн-Эм, – уверенно говорил низкорослый широкоплечий крепыш с бородой от уха до уха и в свитере крупной вязки под горло, в каких ходят туристы. – Это же суперструктура, четвёртая сигнальная система, мы же пробовали обсчитать…

Профессор Онуфриев, или Эн-Эм, как его тут все звали, молча кивал, хмурился, глядел на бесконечные бумажные ленты, исчерченные волнистыми линиями.

– Вы ж давно их предсказали, «чувствующих», – продолжал крепыш. – Пашка ваши же, Эн-Эм, вычисления просто довёл до логического конца.

Профессор недовольно поморщился.

– Суха теория, Миша, голубчик. Мне это представлялось не более чем забавным математическим экспериментом, расширением применения наших вычислительных методов к структуре нейронных связей мозга…

– А теперь стало ясно, что «чувствующие» – реально существуют! – строго сказал бородатый Миша. – И вы, вы, Эн-Эм, их предсказали, не отпирайтесь!

– Нобелевскую премию нам всё равно не дадут, Миша, урежьте, голубчик, восторги. Задумайтесь лучше, какова вероятность, что «чувствующей» оказалась вот эта девочка, одноклассница моего внука, а не мы с вами?.. В храм заглянуть желания не возникает?

– Ну Эн-Эм, ну бросьте вы это