Шрифт:
Закладка:
— Металл в моей руке. Какое имя у вас для него?
— Уран, — Гедимин узнал голос Айзека. — Тяжёлый природный изотоп урана. Мы называем его обеднённым.
За кадром раздался резкий выдох, перешедший в жалобный писк.
— Поглощает, но сам не… горит, — пояснил для кого-то Айзек. — Тяжёлый и холодный.
Гедимин в десятый за сегодня раз прижал ладонь к респиратору и вполголоса помянул спаривание «макак».
— Уран, — у Куэнна это слово получилось лучше, чем у переводчика — Гедимину даже понравился этот раскатистый рокот. — Наше имя для него — «фээхсс». То, что осталось после огня. Пепел.
Гедимин не был уверен, что расслышал в термине все звуки — начинался он с выдоха, будто через приоткрытый рот, прерывался коротким шипением и переходил в еле слышное дуновение — кто-то сдул пепел с ладони.
— Назови ваши имена, — снова заговорил переводчик, повторяя короткие рокочущие фразы; в одном из кадров изображение на секунду прояснилось, и Гедимин остановил промотку. Здесь было хорошо видно «лицо» Куэнна — сильно вытянутое, покрытое короткой иглоподобной шерстью, очень похожее на морду какого-то вымершего зверя с гигантскими, выпирающими за подбородок клыками. Гедимин различил у крупного сплюснутого, совсем звериного носа пучки удлинённых вибрисс и невольно хмыкнул — Куэнн «в лицо» сильно напоминал кота-переростка, возможно, не из домашней породы, но всё-таки кота. «Айзек сказал — четыре глаза,» — думал сармат, глядя на «треугольник» выше носа — два глаза по бокам головы, клином сходящиеся к переносице, один — на плоском черепе, отодвинутый от первых двух к затылку, примерно на макушке. «Видимо, четвёртый на затылке. Полный обзор. Шлемы, наверное, делать неудобно. Может, поэтому и не носят.»
— Назови ваши имена. Имена для огня живого металла и для его света. Для зелёных лучей и для тех, что поют в крови.
— Мы называем зелёные лучи «омикрон», — раздался голос Айзека. — Те, чью энергию мы умеем использовать. А те, что в этом приборе помогают нам видеть скрытое, мы называем «сигма».
— Лучшие имена, — голос Куэнна из приглушённого рокота внезапно перешёл в резкий рык — Гедимин даже вздрогнул. — Хорошо, когда есть имена для всего. Тогда можно говорить. Есть кому слушать.
Гедимин остановил промотку и уткнулся лицом в ладони. В груди жгло, в углах глаз неприятно щипало. «Есть кому слушать,» — эхом отдавалось под сводами черепа. «Инженеры, ядерщики… И там — вот это, с волокушами и… огнём живого металла. И другого контакта не предвидится. Даже некого взять, чтобы перевёл нормально. Это существо, которое помогает Айзеку, — оно само те реакторы хоть раз видело?»
…Центральную часть записи Гедимин пересматривал трижды. Она получилась особенно скверно — всё тонуло в мареве, даже речь рассыпалась на плохо различимые обрывки слов. Гедимин вглядывался в каждый кадр, надеясь увидеть то, о чём упоминал Айзек, — куэннские реакторы, похожие на шары, вырезанные из кости, направляющие потоки излучения в разные стороны по неслышному сигналу в сигма-диапазоне… Запись рябила и мерцала — на голограмме остался только свет, всё остальное выгорело.
«Ладно, хватит,» — Гедимин, встряхнувшись, ненадолго прикрыл усталые глаза и промотал отрывок ближе к концу. «Где-то здесь этот фрагмент. Про срок „горения“ топлива и его замену. Надо пересмотреть. Что в точности он сказал?»
— Живой металл, — в голосе переводчика звучал благоговейный страх при этих словах — чем больше Гедимин слушал запись, тем сильнее это было заметно, — он будет гореть непрерывно и превращаться в пепел. Двадцать раз по отсчитанному времени, что ты назвал годом. Тогда пепла станет так много, что все лучи будут поглощены. Вот это время — альнкит будет погашен.
«Выгорание, отравление ураном,» — Гедимин очень старался не морщиться от слова «пепел» — Куэнны подобрали для диковатого союзника понятную ему терминологию, и он, как мог, её придерживался. «Двадцать лет. Затем будет погашен… дальше?»
— Пепел будет пить лучи, — запись пошла дальше. — Столько, сколько в его свойствах, он выпьет, но не разгорится. И тогда альнкит будет разожжён с новым металлом. Живой металл будет давать вам огонь.
«Но не разгорится,» — повторил про себя Гедимин. «Тут, перед „но“, у него пауза. И интонация немного другая. Именно в этом „хвосте“… Так, ещё раз, и с начала…»
Он прокрутил фрагмент по новой, уже не обращая внимания на слова переводчика — ему хотелось понять, о чём говорит Куэнн. «Повезло, что тембры их голосов так отличаются. Слышно, где кто. Знать бы мне хоть пару слов по-куэннски…»
— Альнкит будет погашен…
Гедимин остановил запись, отодвинул файл на край экрана и полез в архив. Нужное нашлось моментально — дозиметрию из Города Каналов сармат держал недалеко и часто в ней рылся. В этот раз он первым делом пригляделся к временной шкале — и вскоре издал резкий выдох и развернул фрагмент на весь экран. «Вот оно. Это промежуток в пять секунд. Он заканчивает фразу — и сразу идёт всплеск гамма-излучения. Вот эта пульсация… а здесь — она же в сигма-диапазоне. Так и есть. Здесь код, реакторный сигнал… и он, кстати, похож на розжиговую пульсацию. На обе пульсации, только зубцы… Hasu! Этот инженер — он рассказывает, как обновить топливо. Не о том, что его нужно менять! Tza— at has— sukemesh…»
Гедимин, забыв о передатчике и открытых файлах, уронил подбородок на подставленную ладонь и замер, мрачно глядя в стену. «Надо же было этому идиоту ввернуть про „не разгорится“! Айзек бы почуял неладное, переспросил про „питьё лучей“ — он же знает, как запускается синтез… Интересно, сколько ещё тут таких… искажений? И сколько их я никогда не распознаю?»
23 января 16 года. Земля, Северный Атлантис, Ураниум-Сити
«Живой металл,» — Гедимин задумчиво усмехнулся, глядя на похрустывающий под ногами наст. «Как странно они называют ирренций… Что-то они знают, эти зверьки с волокушами. Они ведь его… боятся? Да нет… даже слова не подберёшь. Может,
