принадлежал Дженни.

– А каково мне, представь! – отозвался Джулиан. – Мало мне шока в 20 баллов по Рихтеру при виде вас двоих – впервые за столько лет, – так еще вдруг она, чертова Астрид в купальнике! Слава богу, у меня нет проблем с холестерином – иначе я бы прямо там хлопнулся в обморок.

– Господи, – вздохнула Дженни. – Знаешь, когда она только приехала, мне было так жутко… Потому я тебе и написала – хотела, чтобы ты убедил меня, что…

– Убедил? Да ну тебя, Джен. Что вообще он творит? Я на днях спросил у Лии на пляже, что за работу он ей поручил, – он насмешливо выделил слово «работа». – Переписка, вычитка – это еще ладно… Но обработка дневников? Нет, серьезно?

Повисло тяжелое молчание. Я чувствовала, как Ларри сверлит меня взглядом, но сама упрямо не поднимала глаз.

– Боже ты мой, – прошептала опять Дженни; потом – судя по скрипу скамейки – села. – Дай закурить, а?

– Я не прихватил с собой пачку, как-то не подумал, что понадобится.

Снова молчание.

– Жуть, правда? Я, конечно, сто лет не видел Астрид – но ведь на самом деле невозможно забыть человека, правда?

– Невозможно.

– Не знаю, в чем тут дело: в манерах, в том, как они себя держат, что-то в этом роде. Ну не могут же они быть так похожи…

– Дженни, – тихо прервал ее Джулиан, – да они как две капли воды.

Руки Лоуренса безвольно упали, и теперь он пристально на меня уставился. Я почувствовала, как все тело сковало беспричинным стыдом.

– Но ведь это же безумие? Ну то есть бывает, что люди похожи друг на друга, но Лия и Астрид… как будто увидел привидение. Все так и ожило в памяти. Каким был Мик, когда вернулся в Лондон. И как мы не знали… и так и не узнали… О боже, чувствую себя старой глупой коровой, совсем расклеилась…

Мы услышали, как Дженни громко высморкалась, и я представила их обоих на сырой скамейке под деревьями и как Джулиан протягивает ей платок. Ларри теперь вообще на меня не смотрел. Я невольно подумала о том, как ему, должно быть, противно от только что услышанного. Страницы моей жизни словно начали сворачиваться – становясь все меньше, меньше, меньше – пока я не задохнулась в крошечном, плотном листке бумаги, в то время как вокруг наслаивались обрывки фраз из дневников Майкла, образуя непроницаемо-плотные сугробы слов, отрезая меня от реальности, лишая воздуха.

Пальцы мои коснулись шва ее трусиков…

Мог бы и догадаться, что она давно не девственница…

Перегнув ее через подлокотник, я задрал обтягивающую замшевую юбочку (да здравствует Мэри Куант!).

Я изо всех сил зажмурилась, прижавшись к шершавой стене, чтобы успокоиться.

– Не знаю, Джулс. Он как будто вбил себе в голову, что она послана ему во искупление. Или – что она может его исцелить или вроде того.

Нежный пушок у основания ее бедер…

– О, Джен, вряд ли его вообще посещают столь благородные мысли.

Тут Лоуренс посмотрел на меня, сглотнул, улыбнулся и в довершение горько покачал головой. Неужели он решил, что я замешана во всем этом?

– Что между вами произошло, Джулиан? Я знаю, вы встречались. Он ездил в Калифорнию. Но понятия не имею, что там было.

– Неужели ты никогда не задумывалась, – произнес он наконец, – с какой стати она согласилась поехать с ним в Афины?

– Потому что они любили друг друга, – голос Дженни был твердым, тихим, почти что детским.

Джулиан пренебрежительно фыркнул.

– Дженни!

– Тебя там не было – ты понятия не имеешь, каково это было, собирать все по кусочкам.

– Поверь, я знаю больше, чем тебе кажется.

– Это ты о чем?

С секунду оба молчали; потом Джулиан заговорил, спокойно и размеренно, и его слова прорезали ночной воздух:

– У Астрид вся жизнь была впереди. У нее появился агент, она собиралась вот-вот уйти из кафе, у нее все складывалось… Так что это полнейшая бессмыслица, Дженни. Просто поразмысли трезво.

Впервые за несколько недель я почувствовала холодное касание ночного воздуха. Жужжание сверчков почти что оглушало, я едва осознавала присутствие Лоуренса, чья ладонь потянулась к моей щеке.

– Лия…

Я оттолкнула его руку.

– Ты ведь знаешь, что он тебе что-то не договаривает, Дженни.

– Лия.

Я не дала ему закончить. Нужно было поскорее убраться отсюда – подальше от этого разговора, от всего сказанного и несказанного – о Майкле, обо мне, обо всем этом идиотском, полном загадок и тайн, лете.

* * *

Проснувшись на другое утро, я сразу же достала ноутбук (хотя было неприлично рано, но мне не спалось) и принялась проверять почту Майкла. Лишь бы чем-нибудь себя занять, думала я, – на многое, впрочем, не рассчитывая, разве что там окажется письмо от редактора, торопившего со сдачей книги. Я поставила чайник и уселась работать за кухонный стол. Ступнями я ощущала остывшую за ночь плитку; еще пара часов одиночества, потом начнут просыпаться и остальные. Пока же тишину нарушал лишь громкий стрекот цикад. Ни дуновения ветерка, ни шелеста листьев.

У него было два аккаунта: к одному – рабочему, «публичному» – я имела полный доступ и должна была пересылать заслуживающие внимания письма оттуда на его AOL-ящик (даже почтовый сервер был под стать личному бренду мастодонта). Соединение мучительно тормозило. Судя по крошечной циферке в скобочках в верхнем углу вкладки, там ждали три непрочитанных письма – но грузились они целую вечность. Затем вдруг все разом появились. Первым был вполне ожидаемый пинок от Дигби из LRB. Второе послание – от его агента с расплывчатым заголовком «Проверка связи». А вот третье было отправлено в одиннадцать минут четвертого утра с неизвестного адреса. Я навела на него курсор, и браузер тут же предложил «добавить в контакты». На экране пульсировали буквы: j. f.gresford. Собравшись с духом, я открыла письмо.

«Мик,

со стороны, наверное, не скажешь, но на самом деле мне порядком надоела эта затянувшаяся пытка (хотя Анна явно испытывает удовольствие – похоже, приятель, у тебя наконец-то появился партнер, не уступающий тебе в коварстве). Так что как хороший гость я решил поделиться с тобой фотографией, которая стала для нее столь убедительным доводом ответить на мои попытки начать общение. Тебе, кажется, не терпелось ее увидеть.

Дж.»

Прокрутив страницу вниз, я сначала рассмотрела лишь черно-белые абстрактные пятна – округлые щеки, бескрайние песчаные дюны, полощущееся на ветру постельное белье. Но потом щелкнула по картинке дважды, дождалась, пока откроется новое окно, и, когда оно наконец загрузилось и масштабировалось до размера, позволяющего рассмотреть изображение, почувствовала, как от осознания увиденного перехватило дыхание.

31

Майкл

В Лондоне я никогда не просыпался раньше Астрид, но здесь в самом воздухе, в солнечном свете – и, может быть, в летнем зное – было что-то такое, отчего я почти всегда вставал с рассветом. Она спала, сбросив со своего золотисто-загорелого тела тонкую простыню (одной из самых приятных особенностей этого нового, заморского образа жизни, который мы вели вот уже месяц, мне представлялись простыни: долой удушающие пуховые одеяла – даже покрывала на кровати здесь были из хлопка и не толще бумажного листа). На цыпочках я прокрадывался на кухню, ставил кофейник и наслаждался богатым горьковатым ароматом. И по сей день сваренный на плите кофе – густой, плотный, хранящий в себе древнюю историю, совсем не похожий на бледный, водянистый Nescafé – напоминает мне об Афинах.

Если аромат кофе не пробуждал ее, я, взяв свою чашку, выбирался на крохотный балкончик, под сенью фиговых деревьев, спасавших нас от слепящих утренних лучей. Мы жили в обшарпанной квартирке в Гази с видом на газопровод, черным скелетом возвышавшийся на горизонте, – и обожали ее. Она располагалась на первом этаже, с душем в коридоре и окнами во двор, и оттого (ну и еще благодаря страсти прежнего жильца к густой растительности) в доме было мало света – но свет этот был чистейшим, классической греческой палитры. Словно пропущенный сквозь густые хвойные кроны или волны древнего моря, этот зеленоватый свет окутывал все Афины. Нам он доставался как бы фрагментами, играл в прятки с тенями, вспыхивал пятнами цвета – на потертом терракотовом полу, на мутно-розовых стенах и блестящей голубой плитке вокруг газовой плиты, под левой коленкой Астрид.

Я сел на изящный стул из кованого железа и закурил. Наступил август, и город понемногу пустел; через пару дней из Лондона приедет Джулиан, и мы присоединимся к ежегодному сборищу многочисленной кикладской диаспоры, отправившись на лодке в дом его матери на Сиросе. Мы планировали этот вояж