о том, какая мокрая у меня рубашка, – да еще о том, поймет ли он, что полностью держит ситуацию в своих руках. Я изо всех сил старался свыкнуться с тем, как изменились черты его лица. Смотреть на него было все равно что наблюдать за тем, как дрожит воздух над плавящимся от августовской жары асфальтом: казалось, пространство вокруг его фигуры искажается, словно вокруг фитиля горящей свечи. Я слышал, как он представляется Лии (даже голос уже был не совсем его – классическое британское произношение с американскими интонациями). Я видел, как она пытается сдержать удивление (конечно же, она знала, кто это). Лента времени перематывалась вперед так быстро, что прозрачная пленка срывалась и путалась.

– Ну, как тебе сюрприз? – прошептала Анна, едва коснувшись губами мочки моего уха, прижавшись ко мне всем телом и обхватив руками. Это паранойя или в ее сладком голосе действительно звучит злорадство?

Я и забыл, как пахнет Джулиан. Когда он обнял меня, душу заполонили все те эмоции, что неразрывно ассоциировались с ним: любовь и взаимопонимание и еще некое безымянное ощущение, какое возникает, когда встречаются две крайности – чувства превосходства и неполноценности. О да, как много в наших с ним отношениях определялось борьбой этих двух противоположностей!

– О боже! – и его имя голосом Дженни. Она вышла босиком и в футболке, которая прошлым вечером была на Брайане. Волосы у нее снова были черными, но теперь уже новый Джулиан схватил ее за плечи и хохотал над абсурдностью ситуации. Я смотрел, как она качает головой, обхватив ее руками.

– Поверить не могу, что ты здесь, – прошептала она. Потом повернулась ко мне и, с трудом выговаривая слова, позвала: – Майкл, иди сюда, – и потянула меня за руку – так что мы трое оказались снова вместе. От нее как будто исходило сияние; свет был слишком ярким, он словно окутывал их обоих. Казалось, вместо вен у них нити накала, как в лампочках, и сетчатка моих глаз вот-вот обуглится. Я зажмурился, но их силуэты красным отпечатались на моих веках, а ноздри наполнил мучительно знакомый запах: запах линии Пикадилли.

– Дженни, – хрипло пробормотал я – и отключился.

* * *

Я был без сознания всего пару секунд, но, придя в себя, поразился ясности мыслей, какой не испытывал уже несколько недель. Меня успели прислонить к лежаку, и, открыв глаза, я увидел, что Дженни и Джулиан сидят рядом.

– Ох-хо-хо! – пророкотал Джулиан, когда я моргнул. – Нюхательные соли отменяются – он снова с нами!

Дженни держала в одной руке стакан воды, а в другой – мою ладонь, не ощущая никакого ответного давления, и на лице ее застыло озабоченное выражение.

– Как ты?

Я чуть сжал ее ладонь и прочистил горло.

– Неловко получилось.

– Ничего страшного, Мики: в свое время от меня теряли голову и леди, и джентльмены.

А вот это уже типичная реплика Джулиана. Теперь, когда в глазах у меня перестало рябить, я смог хорошенько к нему присмотреться. Вид у него был просто пышущий здоровьем: кожа – смуглая, как у человека, живущего в таких местах, где растут лимонные деревья; даже морщины на его лице – глубокие «гусиные лапки» – свидетельствовали о радостном и легком бытии. И еще во взгляде появилась теплота, которой не было в годы нашей молодости.

– Иду варить кофе, – пропела Анна излишне оживленным голосом. – Принесешь чашки, милая? – обратилась она к Лии.

Я отряхнулся и медленно встал. Вид у Дженни был встревоженный.

– Тебе не жарко? Все хорошо?

– В тени будет просто отлично. Нет, правда, я в порядке – не суетись, пожалуйста.

Поясница ныла в том месте, которым я, должно быть, ударился о стул, но это даже давало некоторое утешение: физическая боль не позволяла мне утратить связь с реальностью.

– Сколько же лет прошло? – тихо произнесла Дженни, будто сама себе не веря. – В последний раз я видела тебя уже с Томом в… 96-м. А вот Мик…

– Да уж лет пятьдесят, – сухо сказал Джулиан, не сводя с меня глаз.

– Господи, – выдохнула она. – Целая жизнь.

– Две жизни, – мне показалось или уголок его рта иронично искривился при этих словах?

– Поверить не могу, что в своем последнем письме ты не проговорился, – лучезарно повторила Дженни, ничего не замечая. – Вам с Анной придется многое нам объяснить.

Они переписывались? А вот это уже тревожная новость.

– Что ж, не стану портить Анне удовольствие – пусть сама рассказывает.

Дженни коснулась его руки:

– Выглядишь чудесно.

– Так бывает, когда полвека проживешь в Калифорнии. Это ты чудесно выглядишь.

– Да нет, я просто постарела.

– Да все мы постарели. Зато ты, кажется, счастлива.

Она явно была польщена.

– Так и есть.

Жаркое утро звенело от цикад.

– Значит, ты по-прежнему в Калифорнии.

– По большей части, с перерывами на Нью-Йорк. Раньше у нас была квартира в Верхнем Вестсайде, но несколько лет назад мы ее продали. У Дэвида есть второе жилье в Уильямсбурге – еще бы, он же чувствует себя тридцатилетним… – он помолчал и улыбнулся мне. – Дэвид – это мой муж. Не обязательно делать вид, что тебя эта новость не шокировала. – Он положил ладони на стол. – Никогда не знаешь, в кого влюбишься, правда?

Дженни тоже посмотрела на меня – вне себя от восторга.

– О, Джулс, я так счастлива за тебя!

Я подавил смешок. Неужели она и вправду клюнула? «Мой муж»? Джулиан – гей? Что ж, в это еще можно было поверить – еще в молодости у него были странные интрижки, но тогда я списывал все на «свободную любовь» и детство в закрытой школе. Нет, меня скорее смутили слова «Никогда не знаешь, в кого влюбишься». Я вас умоляю! В то, что Джулиан сменил ориентацию, я мог поверить – но чтобы он женился?

– Было бы здорово, если бы вы когда-нибудь познакомились, – продолжал он. – Я просто… О господи, не знаю даже, с чего начать! Это так потрясающе – видеть вас обоих! Мне так стыдно, что мы упустили столько времени, позволив обстоятельствам взять над нами верх.

Он уставился на треснувшую масленку, которую молодежь приспособила под пепельницу, – словно не решаясь посмотреть Дженни в глаза.

– В моей жизни как будто произошел некий травматический перелом…

– Травматический? – усмехнулся я. – Да брось ты, Джулс, мы же не в Штатах.

По их реакции и звуку собственного голоса я вдруг понял, что с тех пор, как мы оказались за столом, сидел молча. Дженни уставилась на меня. Анна – мастерица удачно выбрать время – именно в этот момент вышла на террасу в сопровождении Лии, которая, кажется, в одиночку несла все, что требовалось к завтраку. Перед глазами мигом возник образ Астрид, жонглирующей стопками тарелок в ресторане Джорджо, – и от этого мне стало спокойнее.

– Так что, я попала в яблочко? – самодовольно спросила моя жена, элегантно опускаясь на стул.

– Это определенно исторический момент, – согласилась Дженни. – Не могли бы вы оба сжалиться над нами и рассказать, как вам это вообще удалось?

Лия присела рядом с ней, и я не мог отвести от нее глаз. Волосы у нее были собраны на макушке, шея открыта – и я немедленно вспомнил, как целовал эту самую шею, прижимая к стене ванной на Шарлотт-стрит; как ускорялось ее дыхание, как она запрокидывала голову, раскрываясь мне навстречу. Я заметил, что и Джулиан на нее смотрит, – и сжал под столом кулаки, заставив себя перевести взгляд на Анну. Женился он на Дэвиде – ага, конечно!

– У нас с Джулианом есть общий друг, – промурлыкала моя жена. – Художник, зовут Осеи.

Джулиан ухмыльнулся.

– Когда я сложил два и два, то решил, что просто обязан с ней связаться. Этим летом мы с Дэвидом как раз собирались в Европу – такой случай упускать было нельзя.

– Он хотел сделать тебе сюрприз – ну разве не душка?

Анна была в лучшем случае плохо осведомлена и даже не поняла, что на самом деле была для Джулиана всего лишь пешкой в достижении поставленной цели.

Кулаки мои сами собой сжались еще крепче.

– Поначалу я была настроена несколько скептически, – призналась она.

– Ты ведь даже не ответила на мое первое письмо. Оставила в подвешенном состоянии!

– Да я вообще не собиралась отвечать. Но потом ты отправил мне очень… – она замялась, глянув на меня, – познавательные снимки.

Джулиан разрядил напряжение прежде, чем кто-либо успел его уловить.

– Анна еще слишком молода и не помнит тех преступлений против моды, что ты совершал в юности.

Моя жена позволила нашему зрительному контакту установиться – всего на секунду.

– Самым тяжким из них были бакенбарды, – проговорила Анна, сжав губы. Впрочем, врать она никогда не умела.

– Так значит, вы с Майклом не общались… сорок пять лет или около того? – спросила Лия. Неясно было, пытается ли она поддерживать беседу из вежливости или – что несколько пугало –