Он должен был привнести величие в церемонию вступления президента в должность, не задевая при этом сердца республиканцев. Ему помогло природное благородство, и ритуал инаугурации надолго вошел в американскую традицию. Отныне каждые четыре года народ мог наблюдать, как приносит клятву новый избранник, стоя на возвышении над огромным собранием людей, наблюдающим за этой церемонией с тем же уважительным волнением, какое испытывают англичане во время коронации монарха. Именно так — на ритуалах и воспоминаниях — зиждутся прочные государства.

Инаугурация первого президента США Вашингтона в Нью-Йорке в 1789 году. Литография. 1876

2. Вашингтон-президент проявил те же замечательные качества, что и Вашингтон-главнокомандующий: методичность, трудолюбие и вдумчивость. Он внимательно прочитывал все документы, за которые должен был нести ответственность, и всегда размышлял, прежде чем действовать. Его государственная должность была настолько новой, что имели огромное значение все, даже самые незначительные детали управления. Он быстро понял, что президент должен держаться на некоторой дистанции от подчиненных. Составив список вопросов, он передавал его Мэдисону, Джею, Адамсу и Гамильтону. «Во всех делах, связанных с работой или этикетом, президенту не подобает иметь иной цели, чем сохранять достоинство своего положения, не давая оснований для обвинений его в высокомерии или излишней сдержанности. Он просит высказать ваше чистосердечное мнение…» Адамс ратовал за подлинно королевский протокол, за камергеров и церемониймейстеров. В личной жизни президент мог оставаться простым и человечным, но, чтобы добиться уважения народа, его публичная жизнь должна быть окутана ореолом таинственности и великолепия. Гамильтон, напротив, предостерегал от чрезмерной помпезности, которая не замедлит вызвать раздражение в эгалитарной стране; однако он считал, что президенту вообще следует отказываться от всех приглашений, а у себя принимать лишь изредка, да и то лишь в связи с важными годовщинами республики. Как мы будем его называть? Мистер Вашингтон? Сэр? Господин президент? Ваше превосходительство? Некоторые сенаторы предложили в качестве официального титула: его высочество президент Соединенных Штатов и защитник их свобод. Это смахивало на Кромвеля, поэтому палата представителей предпочла: президент Соединенных Штатов. Вашингтон был доволен. «К счастью, этот вопрос решен, — сказал он. — И надеюсь, нам больше не придется к нему возвращаться». Что касается Джона Адамса, то он прежде всего задавался вопросом, какое место будет отведено лично ему, когда президент явится в сенат. «Что будет со мной? — вопрошал он. — Я обращаюсь к джентльменам из сената, пусть поразмыслят о моем положении». Он пытался понять, что именно имелось в виду в Конституции: сделать из президента и вице-президента двух римских консулов? Двух спартанских царей? И в этом случае разве не могут они тогда вдвоем с президентом восседать в одном большом кресле под балдахином из малинового бархата? И какой тогда титул полагается вице-президенту? Кто-то мог бы предложить: «Его Дородство», но точнее было бы сказать: «Его Разумность».

3. И хотя в Конституции не предусматривалось создание кабинета министров, президенту требовались единомышленники. Было оговорено, что он имеет право консультироваться с руководителями основных исполнительных служб, но первоначально таких было немного. Государственный секретарь (Джефферсон) отвечал за внешние и внутренние дела; Гамильтон — за казначейство; Нокс — за военное ведомство; Рэндольф стал Attorney General (главой министерства юстиции). Кроме того, Осгуд был назначен первым почтмейстером. Между этой президентской «семьей» и британским кабинетом министров не было ничего общего. Британский премьер-министр консультируется с коллегами; у американского президента их нет, он сам по себе является исполнительным органом. Если все его министры будут возражать против каких-то предложенных им мер, то его единственный голос перевесит все остальные. Джефферсон все еще занимал должность посла в Париже, когда Вашингтон решил назначить его госсекретарем. И хотя Джефферсон отнюдь не стремился занять этот пост, он согласился. «Индивид не волен выбирать место служения, — написал он президенту. — Ваше право приписывать нас туда, где мы принесем больше пользы обществу».

Джордж Вашингтон и его кабинет. Литография. 1876

4. Гамильтон и Джефферсон, которых Вашингтон только что сделал своими соратниками, воплощали две противоположные и противоречивые политические философии. Ни один историк, говоря об этих двоих, не мог удержаться, чтобы не создать их параллельные портреты, поскольку в самой природе этих людей усматривались параллели. Гамильтон представлял партию сопротивления; Джефферсон — партию движения. Джефферсон, богатый плантатор, владевший многочисленными рабами, был демократом. Гамильтон, в чьих жилах текла французская кровь и которому была свойственна чисто французская логика, восхищался британскими традициями; Джефферсон, в котором не было ни капли французской крови, поклонялся Дидро и Руссо. Гамильтон, такой же пессимист, как и все аристократы, утверждал, что человек человеку волк; Джефферсон, оптимист, как и все демократы, утверждал, что человек по природе добр, но его развращает общество. Гамильтон считал, что стране необходимо сильное правительство; Джефферсон — что правительство должно как можно меньше участвовать в управлении страной. Пылкий и темпераментный внешне Гамильтон ненавидел беспорядок; Джефферсон, казавшийся беспечным и благожелательным, говорил: «Мне нравится, когда время от времени происходят мятежи. Это напоминает природные грозы». Гамильтон хотел, чтобы миром правили «богатые, мудрые и добрые»; Джефферсон — чтобы миром правили самые обычные люди. Гамильтон считал человека «большим животным», Джефферсон — мыслящим телом. Циничный, нетерпеливый, а порой и высокомерный Гамильтон не придавал никакого значения общественному мнению. «Народ, — утверждал он, — это сборище животных, наделенных разумом, но неразумных». Джефферсон доверял и человеку, и общественному мнению. Гамильтон хотел сделать Соединенные Штаты индустриальной державой, Джефферсон — аграрной страной. Гамильтон хотел, чтобы государство держалось на преданности элиты, Джефферсон — на благорасположении масс. Он ратовал за независимость соединившихся штатов; Гамильтон охотно бы ослабил власть штатов ради укрепления федерального правительства. Самое любопытное, что Гамильтон, считавший себя реалистом, в душе был романтиком, а Джефферсон, считавший себя идеалистом, в действительности был реалистом. Гамильтон обращался за поддержкой к банкирам, Джефферсон — к фермерам; а в этом мире фермеров намного больше, чем банкиров.

Генерал-майор Генри Нокс. Военный министр правительства Вашингтона. Литография XIX века с оригинала работы Гилберта Стюарта (1809)

5. Их манеры и облик были столь же различны, как их доктрины. Невысокого роста, стройный и элегантный Гамильтон носил белые шелковые чулки и изредка кружевное жабо. Он припудривал свои рыжеватые волосы и завязывал их сзади на французский манер. Взгляд его красивых фиалковых глаз был твердым и в то же время притягательным. С детства он зачитывался Плутархом и мечтал о военной славе. После революции и его наружность, и его интонации выдавали в нем солдата. Вашингтон сделал из него «перо армии»; сам Гамильтон предпочел бы быть ее мечом. За его обликом повесы