Шрифт:
Закладка:
Главный редактор «Звезды» В. П. Друзин остановился на высказываниях В. М. Жирмунского:
«Я, не являясь работником этого Института, взял слово, потому что и доклад Л. А. Плоткина и выступления некоторых товарищей позволяют сказать о важных, насущных проблемах нашего литературоведения. Я не особенно хорошо понял ссылку В. М. Жирмунского на какие-то условия, в которые поставлены литературоведы, желающие разоблачать современную декадентскую западноевропейскую литературу. Насколько мне известно, много статей, в которых производится разоблачение реакционных писателей Запада, появляется в наших журналах. Но отсюда не следует делать вывод, что одновременно с этими статьями, разоблачающими буржуазных декадентских писателей, нужно издавать этих буржуазных декадентских писателей. Конечно, такие книги не следует издавать, а надо запрещать для того, чтобы очищать почву для роста революционной литературы…»[354].
Неминуемо должен был выступить и главный критикуемый – И. И. Векслер, который, понимая законы жанра, без труда признал критику:
«Моя книга об Алексее Николаевиче Толстом тоже страдает многими недостатками и партийная печать отметила их совершенно правильно, что обязывает меня пересмотреть концепцию моей книги»[355].
Далее последовало выступление В. П. Адриановой-Перетц от отдела древнерусской литературы и представлявшей отдел фольклора А. М. Астаховой, а также А. А. Смирнова. Этим первый день собрания завершился.
В целом выступления этого дня были достаточно сдержанными и касались в значительной мере рабочих вопросов деятельности Пушкинского Дома. Со стороны могло показаться, что после весенних штормов ситуация несколько успокаивается.
«Вечерний Ленинград» в статье, резюмировавшей заседание Ученого совета, несмотря на упоминания уличенных в формализме, даже отметил положительную динамику:
«После исторических решений ЦК ВКП(б) по идеологическим вопросам и выступлений товарища А. А. Жданова советское литературоведение стало в большей мере отвечать требованиям, предъявляемым к нему нашей партией, советским народом. Однако до сих пор в среде литературоведов имеют еще хождение реакционные идеалистические “теории”.
Докладчик напоминает о формалистических ошибках, имеющихся в литературоведческих работах члена-корреспондента Академии наук СССР В. Жирмунского, профессоров Б. Томашевского, Б. Эйхенбаума, В. Десницкого и других»[356].
Но время уже не допускало таких вольностей – собрание не могло закончиться призывами и констатациями, а потому главные события были перенесены на вторник. Именно в этот день на трибуну поднимутся члены партбюро Пушкинского Дома, в том числе заместитель секретаря партбюро А. С. Бушмин, о котором стоит сказать несколько слов.
Ниспровергатель А. С. Бушмин
Кандидат филологических наук, младший научный сотрудник отдела новейшей русской литературы и член парткома института Алексей Сергеевич Бушмин пришел в Пушкинский Дом после войны. Его путь в науку о литературе был непрост[357].
Родился он 15 октября 1910 г. в волостном центре Воронежской губернии – селе Левая Россошь, в крестьянской семье, в 1925 г. вступил в комсомол. Его alma mater стал Воронежский зоотехнико-ветеринарный институт, в который он поступил в сентябре 1929 г., а окончил в июле 1932 г. По окончании института А. С. Бушмин был определен на должность старшего зоотехника совхоза имени Сталина Воронежской области, а в январе 1933 г. был отозван на преподавательскую работу в родной институт. В декабре 1933 г. его штатная должность была ликвидирована, и с января 1934 г. он перешел в областную совпартшколу в г. Старый Оскол, а с мая того же года – в воронежскую Высшую коммунистическую сельскохозяйственную школу, где работал в должности ассистента кафедры экономики и организации сельскохозяйственных предприятий, параллельно публикуя очерки и даже стихи в газете «Воронежский комсомолец». В январе 1938 г., после ликвидации этого учебного заведения, А. С. Бушмин возвращается в родной зоотехнико-ветеринарный институт и трудится там до сентября 1939 г., параллельно обучаясь в экстернате факультета русского языка и литературы Воронежского пединститута. В этом же году в его биографии происходит решительный перелом: он получает кандидатскую карточку и как кандидат в члены ВКП(б) поступает в аспирантуру Московского института философии, литературы и истории имени Н. Г. Чернышевского, в парторганизации которого в мае 1940 г. меняет кандидатскую карточку на партбилет. Научным руководителем А. С. Бушмина официально становится А. М. Еголин, а темой исследования – творчество М. Е. Салтыкова-Щедрина. Но в действительности его подготовкой руководил Л. И. Тимофеев, в семинаре которого по русской литературе А. С. Бушмин принимал участие, а 20 февраля 1941 г. прочитал аспирантский доклад «Проблема сатиры»[358].
В МИФЛИ А. С. Бушмина застала война, но полученная им впоследствии медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» несколько возвышает его боевой путь. В октябре 1941 г. он был призван на военную службу, но из Москвы не уехал, поступив слушателем на общевойсковой факультет Военно-политической академии имени В. И. Ленина, вместе с которой был эвакуирован в г. Белебей Башкирской АССР; по окончании академии, в ноябре 1942 г., он связал свою судьбу с Ленинградом. Здесь он был распределен в Ленинградское военно-политическое училище имени Ф. Энгельса, где с ноября 1942 г. по сентябрь 1946 г., до своей демобилизации из рядов РККА, состоял преподавателем основ марксизма-ленинизма.
Однако литературная наука продолжала привлекать капитана Бушмина, и в сентябре 1946 г. он подает документы в аспирантуру Института литературы АН СССР, но получает отказ. Только благодаря записке А. М. Еголина, тогда уже заместителя начальника Управления пропаганды и агитации ЦК ВКП(б), его принимают, притом сразу на второй курс аспирантуры, но с условием замены темы. Оказалось, что в Пушкинском Доме нет мест для аспирантов по русской литературе, и тема о творчестве М. Е. Салтыкова-Щедрина была отклонена П. И. Лебедевым-Полянским, ввиду чего А. С. Бушмин начал работать над изучением творчества живого классика – А. А. Фадеева; одновременно с поступлением в аспирантуру А. С. Бушмин вошел в состав партбюро Института литературы[359]. 25 апреля 1948 г. он представляет к защите диссертацию на тему «Роман А. Фадеева “Разгром” и советская проза двадцатых годов». Тогда же он посылает текст диссертации для ознакомления самому Фадееву, который ответил далеко не сразу, только 11 октября:
«Дорогой товарищ Бушмин!
Извините за то, что так не скоро прочел Вашу работу и отвечаю Вам с таким опозданием.
Ваша работа производит исключительно благоприятное впечатление своей любовью к предмету, научной добросовестностью, всесторонним охватом изучаемого явления…»[360]
Основные методологические установки диссертационной работы будущего академика и директора Пушкинского Дома легко усмотреть по нареканиям Фадеева:
«Ваша работа излишне многословна. Каждую мысль вы разжевываете с излишней обстоятельностью и по нескольку раз к ней возвращаетесь. Это ослабляет внимание. Я все-таки советовал бы Вам меньше времени уделять предыстории романа, – в частности, тому же ростовскому
