К концу XIX века все западные страны поняли необходимость технического обучения и учредили необходимые институты. В большинстве случаев это вело к значительному усилению вмешательства государства в жизнь каждого человека, хотя происходящие перемены приветствовались далеко не всеми даже из стоящих у власти. Старая система ученичества успешно внедряла единомыслие, и теперь многие выражали опасение, что новый подход окажется менее эффективным. Но образовательная система оказывалась все более неадекватной в отношении требований технического прогресса, опережавшего способность властей соответствовать темпу инноваций. Железные дороги, например, создали огромный и неутолимый спрос на инженеров. С тех пор и до наших дней наставники и преподаватели будут постоянно отставать от генерируемых Создателями топора перемен.

Новый дар технического обучения оказался, однако, столь же недоступен большинству, как и школьное образование. Профессиональная подготовка была нацелена на создание новых форм замкнутого профессионализма, и как следствие представители нового среднего класса начали учреждать общества, которые бы представляли и защищали их интересы. Во многих случаях, в Германии и Британии, эти общества обеспечивали своих членов средствами дальнейшего самообучения, как это произошло с инженерами. До середины XVIII века инженеров было очень мало, но в 1771 году возникло Общество гражданских инженеров, и к 1818 году их стало столько, что они содержали настоящую профессиональную организацию – Институт гражданских инженеров, ставший прототипом многих подобных учреждений в Британии и США. Эти учреждения в свою очередь внесли главный вклад в появление элитного управленческого класса.

Между тем последствия Промышленной революции уже вызвали широкомасштабные изменения формы общества. Новые отрасли промышленности подрывали и, в конце концов, уничтожили традиционные сельские общественные структуры. В прежние времена человек жил в большой сплоченной семье, в деревенском сообществе, где социальная мобильность была ограничена, а работа позволяла лишь обеспечить существование.

Новые индустриальные города отрезали переселенцев из деревни от природы, лишили новых горожан ощущения родства с ней, усилили изоляцию личности и разделили семью, фрагментировав навыки ее членов. Фабричная система ввела в практику оплату наличными, выводя на первое место молодость и силу, тем самым ослабляя или даже уничтожая авторитет старших. Природа городских сообществ менялась, и средние классы покидали городской центр, чтобы вернуться туда только в конце ХХ столетия.

Промышленники изменили также индивидуальную концепцию времени. Прежде работа определялась природой дела, и сезонные фазы производства задавали ритм деятельности, чередуя периоды напряженного труда и вынужденного безделья, но теперь, на новых фабриках, работа измерялась только количеством потраченных на нее часов и произведенных единиц продукции. Живший в то время методистский священник писал об этом так: «Я заметил, что машины развивают привычку все рассчитывать… В некоторых северных странах люди стали удивительно практичными во многих проявлениях. Их большие кооперативные общества никогда бы не получили столь впечатляющего и плодотворного развития без расчетливости, ставшей следствием использования машин».

На предприятиях вводились графики работы, вместе с ними появились учетчики, доносчики и штрафы за опоздание, а часы часто запирались, чтобы их нельзя было перевести. В 1770 году один из первых сторонников такого ориентированного на время подхода, Уильям Темпл, отстаивал точку зрения, согласно которой детей бедняков следовало с четырех лет отправлять в работные дома, где бы они два часа в день учились, а остальное время занимались производством: «От пребывания их там есть значительная польза, поскольку они будут постоянно заняты, по меньшей мере двенадцать часов в день, независимо от того, зарабатывают себе этим на жизнь или нет; таким образом, мы можем вырастить поколение, столь привычное к постоянной занятости, что она в конце концов станет для них приятной».

К концу XIX века мир под влиянием философии разделения и контроля принял современные формы. Трудовая деятельность была разделена и выстроена в строгой последовательности, определяемой необходимостью подстраиваться под машину. В то же время распространение специальных дисциплин способствовало росту числа эзотерических форм промышленных и технических знаний, ограниченных для подавляющего большинства населения. Образование, как церковное, так и государственное, служило прежде всего обеспечению социального контроля через внушение таких ценностей, как послушание и единообразие.

Против этого выступили только что появившиеся и в равной степени конформистские альтернативные системы – социализм и коммунизм. В 1884 году социал-демократы выступали за общественную собственность на средства производства и обмена, считая единственным средством достижения этой цели переход политической власти к рабочему классу. В конце 1880-х годов с образованием под руководством социалистов крупных профсоюзов неквалифицированных рабочих укрепилась связь между политической активностью и организацией трудящихся, чего не хватало на более раннем этапе. Одновременно социалисты развернули собственную пропагандистско-образовательную программу.

Представление об обществе, в котором труд приносил бы удовольствие, а образование было всеобщим правом, лучше других сформулировал Уильям Моррис. По его мнению, для того чтобы достичь подлинного гуманизма, люди должны находить в труде приятность, а это невозможно, пока разделение труда привязывает работника к одной операции. Продукт такого труда, говорил Моррис, несет на себе лишь клеймо промышленника, а самое главное, «совершенно неясной необходимости и не имеет никакого признака человечности». Такого рода труд превращает работника в «совершенную машину, стать которой и есть его конечная обязанность», а потому ведет к «полному уничтожению личности».

Моррис полагал, что, пока такие условия сохраняются, достигнуть социальной стабильности не удастся: «Обрекать массу населения на существование в Южном Ланкашире, тогда как искусства и образование развиваются в приличных местах, все равно что устраивать пир рядом с лежачим больным». Новое общество можно создать только уничтожением классовых различий и заменой принципов конкуренции на принципы сотрудничества: «Будем же товарищами, будем трудиться в гармонии свободного объединения ради общего блага – ради великого счастья и полнейшего развития каждого члена сообщества». Новое общество должно быть таким, где «богатство, природные ресурсы и средства производства будут общими и использоваться во благо всех», что «приведет в конце концов к коммунизации продукта промышленности, а также средств производства с установлением полного равенства условий жизни».

Для Морриса труд – основной источник человеческой деятельности, удовольствия и саморазвития, поэтому в социалистическом обществе предприятие должно быть в первую очередь образовательным центром. Эту идею он развивает в статье «Фабрика, какой она могла бы быть», где описал общество, «в котором мы будем работать ради жизни и удовольствия, а не ради прибыли». Маркс считал такую комбинацию учебы и труда ключом к образованию будущего; он встроил эту идею в контекст своей концепции коммуны, свободного общества художников и ученых, где фабрики окружены садами, здания красивы, а рабочие занимаются почетным и уважаемым трудом.

Таким образом, социалистическая фабрика