данном случае они следуют выводам собственного разума. Но Паломник (пусть он остается примером добродетели для всех нас) не высказывался по поводу существования богов, он лишь говорил, что нет смысла строить для них храмы или им поклоняться.

– А каково ваше мнение? – спросил я.

Аббат поджал губы.

– А вы довольно настойчивы, – заявил он.

Я улыбнулся:

– Вы ведь последователь философии Транстеррена, не так ли? Разве это не ваша область?

– Хорошо, – сказал он с едва заметным неудовольствием. – Раз вы настаиваете на ответе. Я предпочитаю думать не об осязаемых, материальных богах и богинях, а об универсальной сущности, доступной для восприятия тем, чьи чувства усилены дарами природы или долгим изучением потустороннего. Возможно, я имею в виду некоторых поэтов… – Он кивнул в сторону Блэквелла, – а также музыкантов и великих духовных лидеров, в особенности Милосердного Паломника Эйдрича (да пребудет он в мире). Более того, я считаю, что тем, кто не готов к понимаю божественного, должно почтительно следовать за такими фигурами, в особенности за Паломником.

Его ответ никак мне не помог. Я надеялся найти хоть какое-то объяснение моей встрече с Орландой, но услышал болтовню о божественной сущности, доступной для восприятия лишь великим духовным лидерам, и, скорее всего, Амвросий считал себя одним из них.

Меня все еще преследовали воспоминания об Орланде и выборе, который она мне предложила. Кроме того, я всякий раз вздрагивал при виде рыжеволосой женщины, опасаясь, что богиня явилась, чтобы мне отомстить.

– Я знаю человека, встречавшего бога, – сказал я. – Ну, если не бога, то существо, обладающее божественной сущностью.

– Многие утверждают подобное, – ответил строитель Рансом и разгладил усы. – Большинство из них безумны, а остальные стали жертвами заблуждения.

– Этот человек не безумен, – сказал я. – И в нем нет ничего экстраординарного, он обычный уважаемый буржуа. В городе к нему относятся как к веродоверчивому.

– Веродоверчивому? – уточнил Амвросий.

– Это новое слово. Я его только что придумал, – заявил я.

– От credentus — доверие, – пришел на помощь герцог.

– Вот как. – Амвросий махнул рукой. – Конечно.

Я вернулся к рассказу о мифическом, выдуманном мной буржуа.

– Он пользовался хорошей репутацией. И сказал, что во время путешествия в Бонилле, еще совсем молодым человеком, наткнулся на старый колодец – священный колодец с нимфеумом.

– Пожалуй, я знаю такое место, – сказал Амвросий.

Старый мошенник! Я выдумал сказочный колодец в Бонилле, чтобы скрыть существование настоящего водоема в Форнланде.

– Он очень осторожно выказал уважение нимфе, обитавшей в нем, – продолжал я. – Позднее, на дороге, он встретил женщину. Прелестную живую женщину, очень молодую, по его словам. Они беседовали около часа, и, полагаю, он вел себя галантно, но она игриво отклонила его ухаживания, а потом их дороги разошлись, и они распрощались.

Позднее, во время ливня, когда он укрылся в старой каменной конюшне, одна из стен обрушилась прямо на него, он оказался погребенным под обломками, получил серьезные ранения и был близок к смерти. Если бы он не умер от ран, то наверняка замерз бы от холода еще до прихода помощи.

Однако молодая женщина, встреченная им на дороге, его спасла. Она сумела убрать тяжелые камни, что уже само по себе казалось очень трудным делом, перевязала его раны и помогла сесть верхом на лошадь. Ночь выдалась холодной, и он не знал, куда ехать, однако она повела его лошадь мимо сел и полей. По мере того, как шло время, она отвлекала его беседой, и вскоре он почувствовал, что все раны на его теле исцелились.

Она привела его в свой дом в старый форт среди гор, рядом с озером Гурлидан, где сиял свет и шел пир – и он понял, что это нимфа из колодца. Она предложила ему стать ее любовником…

– Он согласился и отсутствовал сто лет. – Рансом махнул рукой. – Я полагаю, все мы слышали эту историю.

Его слова меня рассердили, но я постарался сохранять хладнокровие.

– Напротив, – сказал я, – мужчина вспомнил о собственном доме и постели и постарался уйти со всей возможной вежливостью.

Она была в ярости, но разрешила ему ее покинуть. С тех пор он живет в страхе, что богиня прокляла его за то, что он отказался от ее предложения.

Я увидел, что в глазах драматурга Блэквелла загорелся интерес, но Рансом и Амвросий заговорили одновременно, оба пришли к выводу, что либо выдуманный мной буржуа тщеславный лжец, либо у него путались мысли от ранений, и эта вся история возникла в его воспаленном разуме.

– Я не могу поклясться, что он говорил правду, – сказал я, – но отмечу, что этот мужчина прославился своей честностью и не производил впечатления человека, легко впадающего в заблуждение, – продолжал я. – И все же, – я повернулся к аббату Амвросию и надел лицо ученого адвоката, – если боги не обитают в вашей стране Транстеррен, тогда что из существующего вообще достойно вашего внимания? Вашу божественную сущность можно успешно изучать здесь, как и в эфире, я полагаю.

Амвросий выглядел ошеломленным. Возможно, раньше никто не задавал ему такого вопроса.

– Ну, – неуверенно заговорил он, – правильное изучение философии включает подобные материи, а также их проявления в нашем мире, однако вопрос может быть определен и их отсутствием. Насколько нам известно, материя полностью принадлежит земле, и потому…

Рансом рассмеялся:

– Вы изучаете материю в ее отсутствие? С тем же успехом можно сказать, что вы изучаете жизнь, глядя на слитки свинца!

– Полагаю, существуют планеты, звезды и хрустальные сферы, – заметила герцогиня.

– Однако именно люди с телескопами сумели расширить наши познания о мире, – сказал Рансом, – а не философы.

– Есть еще Периодическая Комета, – добавил Блэквелл. – И она превращает знания о сферах в пыль. – Он приподнял брови и взглянул на Амвросия. – Вы не обсуждали с вашими коллегами, что Комета может быть убежищем богов?

С момента открытия Периодической Кометы, возвращавшейся каждые семьдесят семь лет, некоторые последователи Паломника начали утверждать, что ставшие ненужными благодаря проповеди Паломника и его учению боги удалились на Комету до тех пор, пока в них снова не возникнет нужда.

Таким образом, они возвращались через равные промежутки времени, чтобы выяснить, действует ли до сих пор учение Паломника, после чего, разочарованные, снова улетали.

– Очаровательный миф, – сказал Амвросий, – но серьезные мыслители не воспринимают его всерьез.

– Но разве вся ваша философия Транстеррен не миф? – бросил ему вызов Рансом.

Когда я также начал ставить под сомнения постулаты философии Транстеррен, которые защищал Амвросий, Рансом почувствовал запах крови и показал себя полным решимости покончить с нашим общим противником, пусть и в максимально уважительной и приятной для последнего форме. Однако он не