просторный кабинет, и вот тут запоздалая краска стыда вернулась на мои щёки. За длинным столом сидели всё знакомые мне уже люди, кроме двоих, сначала я увидел бритоголового, он развалился на стуле слева и отдельно, а с ним какой-то хмырь, морда наглая и алчущая, не иначе адвокат, по центру восседал судья, это выражение лица я ни с каким другим не спутаю, а вот справа находились те, кто и заставил меня конфузливо поморщиться. Там был профессор Иванов собственной персоной, а ещё Анастасия за каким-то чёртом, как будто одного Александра Андреевича нам мало, и вот она выглядела, в отличие от своего доброжелательного начальника, чрезвычайно холодно.

Николай с Юргеном сели справа и слева от судьи, собакоголовый и ящероподобный роботы встали сзади нас с Олегом, причём в нашу компанию затесался Дима, и этим он уже больше походил на подельника, чем на свидетеля. Ну и стоять мы тоже не стали, раз уж тут всё так просто и без церемоний, уселись на три свободных стула, как раз напротив судьи получилось.

— Ну, что же, — с каким-то затаённым удовольствием треснул деревянным судейским молотком по подставке тот, — позвольте представиться и начать судебное заседание, давненько у меня ничего подобного не было. Отрывать от работы трёх занятых людей ради вас, э… троих же, не понимаю, зачем это нужно было. Мне кажется, искусственный интеллект справился бы с вашим делом не хуже, но, раз уж представители ответчика настаивают, пойдём им навстречу в виде исключения. Напоминаю, обращаться ко мне следует — Ваша Честь, только так и никак иначе, самому весело, но ритуал идёт из глубины веков, не нами начато, не нам и прерывать. В обычной жизни я директор одного научно-исследовательского института в области медицины, зовут меня Борис Геннадьевич Ефимов, а ещё я член наблюдательного совета этого сектора, в котором, собственно, всё и произошло, поэтому именно я. Истец с представителем присутствуют, ответчики с представителями же тоже, приставы, они же заседатели, они же следователи, на месте, так что подойдём к делу без лишних формальностей, но досконально. Напоминаю, что всё, сказанное вами сегодня, будет внесено автоматически в протокол заседания. Вопросы, замечания, пожелания, претензии есть?

Все дружно по очереди сказали нет, но Олег поднял руку, и я следом.

— Что вам неясно? — поинтересовался сначала у него судья.

— А свидетелей почему нет? — спросил тот и быстро добавил, — Ваша Честь.

— Странный вопрос, — ответил Борис Геннадьевич, — произошедшее зафиксировано системами наблюдения в деталях, мы и начнём-то с просмотра, со всех сторон посмотрим, ничего не пропустим, будьте уверены. Ну и вы что-то хотели, молодой человек?

— Да, — поднялся я со своего места, — пользуясь случаем, хочу принести свои искренние извинения потерпевшему, а также поинтересоваться состоянием его здоровья. Ваша Честь.

— Не принимается! — быстро соскочил со своего места мордатый адвокат бритоголового, — мы намерены добиваться наказания по всей строгости закона, примирение сторон невозможно! В раскаяние ответчика не верим!

— Ну, это мне решать, — хмыкнул судья, — верить ему или нет. Посмотрим по ходу заседания. А так извинения принесены без напоминания, и это обнадёживает, это хорошо. Пусть оно даже и не повлияет на конечный результат, но хорошо. А теперь, когда всем всё ясно, ведь ясно же? — и он обвёл нас всех взглядом, — перейдём, собственно, к делу.

Вообще заседание напоминало какие-то посиделки и не было похоже на всё то, что я видел раньше. Не было ни жёсткой скамьи, скамьи подсудимых, не было трибуны и высокого стола у судьи, не было мантии, не было бесстрастной машинистки в углу, не было конвоя, не было формальностей, не было прокурора, хотя адвокаты имелись, не было настоящего следствия, не было дела, не было ничего такого, что дало бы понять нам что мы, мол, не в сказку попали. Всё шло по какой-то непонятной мне, не обременённой ритуалами процедуре, и от этого я ещё как-то не воспринимал происходящее всерьёз, мне всё ещё казалось, что это просто какая-то профанация, особенно этому чувству добавляли силы стоявшие позади нас роботизированные держиморды, всё это была какая-то чушь, какой-то дурной сон, но, когда начали показывать нашу с бритоголовым стычку, я быстро пришёл в чувство.

Чуть выше поверхности стола, посередине, между всеми нами, возникло самое настоящее объёмное, живое кино, и в главном герое этой фильмы я с внезапным стыдом увидел себя. Вот мы пришли и сели за стол, вот мы заказали еду, вот мы поговорили, и было видно каждую складочку на моей рубашке, и было слышно каждый звук.

Судья несколько раз останавливал плёнку, он вертел картину и смотрел её с разных сторон снова и снова, особенно на том моменте, когда я просил соль, он пытался услышать всё то, что не давала мне сказать блокировка, когда я давился словами и вращал глазами да пускал слюну перед этим бритоголовым. Он недовольно поморщился над брошенным в мою сторону немецким словом, и ещё больше скривился на моём толчке ногой в спину бритоголового, потом покачал головой на том моменте, когда Олег кидался стулом, но больше уже рожи не корчил.

— Ну, что же, — заявил он наконец, выключив кино, — в общем и целом динамика действия ясна, а вот детали и движущие силы непонятны. Потому перейдём к прениям сторон да к выяснению частностей. Я пока просто не могу понять, что же вас, Александр Артемьев, сподвигло на эти противоправные действия. Ведь даже хулиганство с чего-то должно начинаться, а тут просто раз — и оскорбления словом и делом. Не так уж вы были и пьяны, а миссис Артанис гарантирует, что вы к тому же полностью психически здоровы, так что объяснитесь.

Он не называл меня подсудимым, не соблюдал очерёдности, когда сначала истец, потом ответчик, формальностей не было вообще, но я предпочёл за лучшее встать и вытянуться по стойке смирно, вытянув руки по швам.

— Виноват! — я всё же успел сдержаться и не стал гаркать во всё горло, постаравшись сказать всё проникновенным голосом, — раскаиваюсь и приношу свои искренние извинения. Больше не повторится, могу вас заверить!

— Да вы садитесь! — замахал на меня руками судья и я услышал, как Олег отчётливо хмыкнул на слове «садитесь», — и очень хорошо, что вы признаёте вину полностью, ведь полностью же, да? — я кивнул и он продолжил, — но мне надо понять причину, а причины