— А это следствие? — удивился я, — вот так, без ничего?

— А чего тебе ещё надо? — не меньше меня удивился Николай, — вы откуда вообще взялись, такие? Запись под протокол идёт непрерывно, искин их анализирует, ваши личности установлены, чего тебе не хватает?

— Ну, не знаю, — пожал я плечами, но протестовать не стал. Чёрт его знает, как у них тут всё устроено, но судя по тому, что я уже успел увидеть, к формальностям тут относятся легко. Ну и рожи нам бить вроде бы тоже не собираются, что однозначно плюс. — Пока всё нормально.

— А раз нормально, — Рыбаков вытащил из кармана и ткнул мне под нос небольшой плоский киноэкран, — то смотри, добропорядочный ты наш!

Я стал смотреть, и на экране этом быстро-быстро, сменяя друг друга, замелькали разные геометрические символы и простые силуэты животных. Через минуту этого мельтешения, когда там пролетела и свастика, и орёл этот долбаный, Николай выключил экран и убрал его себе в карман.

— Да, — сказал он нам, прислушиваясь к себе и выждав ещё немного, — есть негативная реакция, причём сильная. С такой, пожалуй, можно и на состояние аффекта соскочить. А вот на примирение сторон не рассчитывайте, уж очень тот дикий обиделся. Причём не на удар, удар был спровоцирован ругательством и это зафиксировано, а на унижение чести и достоинства. К слову сказать, так на моей памяти ещё никто ни у кого соли не просил. А что вам эта свастика с орлом, можно поинтересоваться? Ну, символ солнца в древней Индии, ну, третий Рейх, так ведь это когда было.

— Не скажи, Коля, — Олег, видимо, успел скорешиться с ним плотно, — мне, например, ещё до… — он хотел сказать войны, но горло его перехватило, и он просипел, поправляясь, — до всего этого свастику когда показывали, тоже неприятные чувства вызывало. Странное дело, можешь не верить, но это так. Треугольник — нормально, квадрат — то же самое, круг там, звезда, да что угодно нормально, а это нет. Гадливость какая-то возникала и всё тут, как будто таракана увидел.

— Есть такое, — подтвердил Рыбаков с удивлением, — раньше я как-то на это внимания не обращал, но есть, чувствуется что-то не то, твоя правда. Всё интереснее и интереснее, смотри ты.

— Слушай, друг, — Олег вдруг встрепенулся, — я совсем не сообразил! Можешь мне показать эту эпичную битву, а? А то ведь сижу тут и даже не понимаю — за что!

— А вот нечего было стульями в добропорядочных граждан кидаться, — буркнул ему Николай, но экран из кармана вытащил, — и не сидел бы. На, смотри.

Они отвлеклись, мне пришлось пересилить себя, чтобы поговорить с Юргеном по важному делу.

— Слушай, херр официр, — начал я, — если вы все тут такие доброжелательные, может, выведешь меня? В сортир, на минутку, я не убегу, а?

— Обращайтесь ко мне по имени или фамилии, — ровным голосом ответил тот, — или, если вам необходима должность и чин, то лучше называйте меня заместитель помощника председателя наблюдательного совета по охране правопорядка Надежды-главной, — потом помолчал и добавил с ехидцей в голосе, вернув мне мои же слова, — и куда же вы здесь бежать собрались, херр зольдат?

Спазмы схватили горло, а то бы я ему ответил, да.

— И почему это вы меня именуете столь странными званиями, — начал было Юрген, но вдруг осёкся, разглядев мою морду, и махнул рукой куда-то мне за спину. Я обернулся и без особого удивления увидел выехавшую из стены непрозрачную кабинку, где, надо думать, и находилось всё мне так сейчас необходимое.

— Сам справишься? — снова с чётко ощутимой ехидцей в голосе, вновь перейдя на ты, спросил Юрген, — или помочь с объяснениями?

— Справлюсь, — ответил я и направился к кабинке, — надеюсь. Но спасибо.

И, пока я на ходу вспоминал, как пользоваться местной сантехникой, Олег досмотрел кино, да в коридоре ощутимо прибавилось людей. Ну или не людей, чёрт их там всех разберёт. Но я умылся и привёл себя в порядок как положено, подождут, потому что на своей шкуре уже успел узнать, что чумазый или с синяками задержанный рискует много больше умытого и опрятного. А если ещё причесаться да рожу себе сделать не наглую, то и вообще хорошо. Вроде бы мелочь, но помогает точно.

Так что я вышел из санузла только тогда, когда убедился, что выгляжу нормально и что следов прошедших боёв на мне не видно ни спереди, ни сзади.

— Долго ты что-то, — тут же упрекнул меня Олег, — давай шибче, тебя одного ждём!

— Сердцу не прикажешь, — спокойно ответил я, рассматривая новоприбывших, а это были люди. Стеклянных дверей в моей камере и камере Олега уже не было, они куда-то делись, наручники надевать на нас никто не спешил, в стену носом тоже не ставили, джентльменское тут было обращение, так почему бы и не посмотреть.

Новых было двое, один Дима, второй неизвестный мне подтянутый мужик средних лет, одетый на местный манер, но без излишней вычурности. И так же без лишних церемоний он, скороговоркой представившись, осведомился у нас о готовности посетить судебное заседание, и нет ли у нас заявлений, претензий или даже травм, физических или моральных. Мы дружно заверили его, что всё в норме, что мы готовы к труду и обороне, он удовлетворённо кивнул и пригласил следовать за ним.

Я поручкался с Димой, ответив холодным и бесстрастным взглядом на его укоризненное выражение лица, потому что нечего корчить рожи и изображать тут вселенскую скорбь, ведь предупреждали же. А то, что он не мог предвидеть такую ситуацию, это уже оправдание, это никому не интересно, пусть поймёт эту концепцию и проникнется. Во всяком случае, у нас так заведено, это и называется ответственность.

Мы шли по залитым солнечным светом коридорам, вроде бы и под конвоем, а вроде бы и нет. Роботы, или, как их здесь называют, мобильные платформы, тоже попёрлись с нами, они изображали из себя просто идущих по своим делам в нашей компании милиционеров, никто никого не контролировал, но выяснять степень их ухватистости я бы не спешил, и так чувствовалось, что скрутят за секунду, если не раньше. Но встречные люди не обращали на нас внимание, спасибо и на этом.

А потом мы вошли в