Шрифт:
Закладка:
— О, Саня очнулся! — радостно поприветствовал он меня, — Саня, ходи к нам! Ты как, кстати?
— Нормально, — глухо буркнул я, рассматривая повернувшихся ко мне людей, а это были люди, сто процентов, не эти их механические держиморды, хотя и роботы тоже были, просто я их сразу не заметил, они стояли чуть дальше по коридору, не мешая остальным. И выражение лиц у них было нормальным, вполне себе живым. Они смотрели на меня с интересом, один даже улыбался, так что я на всякий случай сделал им ручкой, мол, здравствуйте всем подряд.
— Тут интересно, Саня! — не отставал Олег, — оказывается, информирование граждан обо всём, что их, этих граждан, мать их за ногу, интересует, есть прямая обязанность сотрудников правоохранительных органов, во как! Ходи сюда, говорю, может, и ты спросишь чего!
— Потом как-нибудь, — отказался я, потирая виски. — У матросов нет вопросов. Давай за двоих пока поспрашивай, расскажешь, когда время будет. Хотя… А что нас вообще ждёт?
— Справедливый суд и милосердная казнь нас ждут, Саня, — хохотнул Олег, — чего же ещё? И ты, кстати, паровозом пойдёшь, а не я, по справедливости-то. На кой-чёрт ты вообще там этот дебош затеял? С ума сошёл, что ли? Самое удивительное, что от кого-кого, но от тебя-то я такого вообще не ожидал!
Я пожал плечами, мол, всякое бывает, но спешить с объяснениями не стал, я ведь только-только очнулся и пока не понимал, что за разговор у них идёт и кто эти люди вообще.
— Вы, гражданин, как себя чувствуете? — влез в беседу мужик средних лет, одетый в тот же костюм, ту же униформу, что и встретившие нас на стоянке роботы. — И позвольте представиться: я старший помощник председателя наблюдательного совета по охране правопорядка Надежды-главной. Обращайтесь ко мне по имени-отчеству, без чинов, Николай Иванович меня зовут, а фамилия моя Рыбаков.
— Александр, — представился я в ответ, — Александр Артемьев.
— Я знаю, — кивнул мне он и продолжил, сделав жест рукой в сторону второго мента, который мне сразу не понравился, уж больно холодным и высокомерным взглядом он меня сверлил, — а это мой стажёр, Юрген Ланге, и он с той же планеты, что и потерпевший. Вы, кстати, почему его здоровьем не интересуетесь?
— В себя не пришёл ещё, — буркнул я, вспоминая, как бритоголовый стёк окровавленной мордой по угловатой колонне на пол. И чёрт бы с ним, мало ему, но усугублять не стоит. Действительно, сдохнет ещё, хотя я в это не верил, с возможностями-то современной медицины это сильно вряд ли. Милиция, вон, за полминуты прискакала, скорая не должна дольше ехать. Скорее всего, он уже как огурец, но гарантий мне никто не даст. А пока следует включить голову и не корчить из себя непримиримого, здесь это делать уже незачем, так что я принялся косить под добропорядочного:
— Не спрашивал потому, что головная боль мукам совести мешала и ориентацию в пространстве потерял. А так выражаю чистосердечное раскаяние в содеянном и искренне интересуюсь здоровьем потерпевшего.
— Похвально, — хмыкнул Рыбаков вполне себе доброжелательно, перейдя на ты, а я не стал протестовать. — Потащат вас к члену наблюдательного совета, с этого и начинай, он это любит, он у нас гуманист известный.
— Спасибо, так и сделаю, — удивлённо ответил ему я и не сдержался, — а вот эти роботы, это не те самые, что на парковке нас встречали?
— И те и не те, Саня! — не удержался Олег, — они, прикинь, как бы это сказать-то, сам не понял, но у них общая память на всех! Если один чего-то делает или видит, это тут же всем остальным известно!
— Здорово, — против воли оценил я, — нам бы так, вот хорошо бы было!
Сказал это и тут же зашёлся в диком кашле, пытаясь прочистить сжавшееся в наведённом спазме горло.
— Поверить не могу, до чего же они дикие, Коля, — щёлкнул пальцами Юрген, и здесь без фрицев не обошлось, — если простым искинам удивляются, но в мирах Третьего Круга, говорят, ещё и не такое можно увидеть. А что блокировка стоит, и что дело заявили на разбор в наблюдательном совете, и что отправили за ними мобильную платформу высшего уровня защиты, так это сбой просто какой-то, видимо.
— Блокировка стоит, — признал я очевидное, но не желая признаваться самому себе, что бесит меня этот Юрген просто до невозможности, просто по самому факту своего существования. Пусть он не имеет никакого отношения ни к чему из моего прошлого, пусть он сам по себе человек отличный, но лучше бы его здесь не было. Хорошо хоть акцент у него был как у всех местных, а не немецкий, всё меньше раздражения, — и да, это сбой был, действительно, потому что обычно мы до ужаса законопослушные и добропорядочные.
— Это хорошо, что законопослушные, — довольно фамильярно влез Николай Иванович, но от своего это вышло так, как надо, от своего я и не такое стерплю, — А с чего ты вообще на потерпевшего-то взъелся? Свидетель говорит, какой-то знак ты у него на коже увидел, стоило оно того? По-другому нельзя было?
— Я б ответил, — сказал я, чувствуя, как горло вновь начинает перехватывать, — да мешает что-то. Хотя… Имперский орёл у него на шее наколот был, немецкий. С этого всё и началось.
— Да ладно, — не поверил Олег, — здесь, сейчас, и прямо орёл имперский? На свастике, что ли, сидел? А в какую сторону голова была повёрнута?
— Свастики не было, — признал я, — была бы свастика, я бы с ним по-другому поговорил. Похожее было что-то, но мерзкое такое же. И надпись готическим шрифтом, дойчланд что-то там. Про голову не помню. А что, есть разница?
— Есть, — Юрген раздражал неимоверно, своим видом, своим взглядом, вообще всем. Он и стоял не так, как наши стоят, и разговаривал не так, через губу, но я постарался взять себя в руки. — Есть разница. И от этого странно, что вы, не понимая этой разницы, позволяете себе предпринимать столь преступные действия.
— В сортах дерьма, — я посмотрел на него как на клопа, — не разбираюсь.
— Так, стоп! — перебил нас Рыбаков, — получено разрешение на
