Я пригубила лимонад и одним глотком осушила стакан: я и не подозревала, что так хочу пить.

– Еще? – Гита встала, но я покачала головой.

– Спасибо, не нужно. Мне немного… Если я вас не слишком стесню, джи… можно я где-нибудь прилягу?

– Вам нездоровится? – Она забрала у меня стакан. – Если хотите, я пошлю за доктором.

– Наи-наи. Работаю слишком много… забываю поесть.

Гита явно не обрадовалась моей просьбе, однако отвела меня наверх, в комнату для гостей. Здесь не было ни фотографий, ни книг, ни картин. Стены были выкрашены в бледно-желтый цвет. Из мебели имелась узкая кровать с узорчатым изголовьем и туалетный столик (оба – в стиле ампир). Я легла, закрыла глаза. Пуховая перина, в отличие от джутовой сетки моей кровати, поддалась подо мной. Я уснула.

Разбудил меня громкий щелчок. Я открыла глаза и увидела Самира. Он закрыл дверь, сел на кровать, взял меня за руку и спросил, тревожно хмурясь:

– В чем дело? Ты нездорова?

Я не понимала, где нахожусь и как я сюда попала. В комнате было темно. Не сон ли это?

– Который час? – пробормотала я и снова закрыла глаза.

Он включил ночник на столике, взглянул на свои карманные часы.

– Четверть первого.

Я вздохнула.

– Что у тебя стряслось? – спросил Самир.

Я неохотно открыла глаза. Самир откинул волосы с моего лба, осмотрел шишку. Его лицо было так близко. Я видела медную кайму его радужной оболочки, ее оливковую сердцевину. До чего длинные у него ресницы! Самир хмурился, и морщины в уголках его глаз обозначились глубже. Я коснулась их пальцем – и не отняла руку, погладила его по щеке: кожа мягкая, но усы колючие. Я провела большим пальцем по его нижней губе.

Самир удивленно улыбнулся.

Я улыбнулась в ответ. Рядом с ним мне всегда было так хорошо и покойно. Он помогал мне решить все проблемы. Когда хозяин участка в Раджнагаре отказался продавать землю женщине, Самир вмешался и в конце концов уговорил его. И когда одолжил мне денег на целебные травы, после моего переезда в Джайпур. Он всегда поддерживал меня.

Я раздвинула пальцем его губы, коснулась их влажной мягкой изнанки. Самир провел по моему пальцу языком, глядя мне прямо в глаза, потом обхватил его губами и принялся сосать, так что у меня перехватило дыхание и напрягся низ живота. Я коснулась рукой его груди, почувствовала, как его сердце стучит под моей ладонью: тук-тук-тук. Верхние две пуговицы его рубашки были расстегнуты. Я пощекотала ногтями его грудь, и сердце его забилось быстрее.

Он наклонился, провел губами вдоль выреза моей кофточки. У меня отвердели соски. Я выгнула спину. Меня бросило в жар.

Я поцеловала его. Он ответил на поцелуй.

Я вытащила его рубашку из брюк, впилась ногтями ему в спину. Он расстегнул мою кофточку, провел пальцем по застежке лифчика, отыскал крючки.

От прикосновения его теплого влажного языка к моим соскам меня точно ударило током. Промежность покалывало, все мое тело звенело – и подмышки, и пупок, и нежный испод ляжек. Я толкнула Самира в грудь, он выпрямился. Я через голову стащила с него рубашку, поцеловала соски. Он застонал. Значит, вот оно каково. Вот что она чувствует.

Мы перевернулись, я оседлала Самира. Расстегнула молнию на его брюках, погладила его плоть. Он застонал, приподнялся, впился поцелуем в мои губы, его язык жадно исследовал мой рот, мой язык, мою шею, грудь. Он ослабил завязки моей нижней юбки, складки обвисли, нас окутало мое сари. Блокнот, кошелек, карманные часики выпали на кровать. Самир смахнул их на пол, снял брюки, обхватил ногами мои бедра. Я прикусила его губу, вдохнула его кардамонное дыхание. Он перевернул меня на бок, прижался животом к моим ягодицам, поймал губами мою мочку, поцеловал в плечо, провел пальцами по теплой коже меж моих ног и принялся качать меня туда-сюда, туда-сюда: так вода плещет о берег. Он вошел в меня, и мысли мои исчезли, осталось лишь наслаждение. Я не ощущала ни кровати, ни собственного тела. Я чувствовала все и одновременно ничего.

Я вздрогнула и очнулась: оказывается, я опять провалилась в сон. Самир одевался.

За то время, что мы провели вместе, я позабыла обо всем, кроме страсти. И не сказала, зачем пришла.

Заметив, что я смотрю на него, Самир улыбнулся, поднял меня с кровати, помог надеть лифчик и нижнюю юбку. Застегнул крючки на груди моей кофточки.

После того, что я ему сейчас скажу, наши отношения изменятся навсегда. С чего же начать?

Он взял с кровати мое – теперь мятое – сари, заправил его в мою нижнюю юбку. Движения его были ловкими, точными, словно он делал это тысячи раз (наверняка так и было). Потом расправил на моем плече паллу и отступил на шаг – полюбоваться своей работой.

Самир улыбнулся, потянулся поцеловать меня.

Я уперлась ладонью ему в грудь.

– Самир.

Он озадаченно склонил голову набок.

– Дело в том…

Он поднял брови.

Продолжения не последовало, он достал из кармана брюк портсигар, зажег сигарету, затянулся, выпустил дым. Я не сводила с него глаз. Он сел на кровать, развел руками – дескать, слушаю тебя.

Я кашлянула.

– Твой сын и моя сестра… – Я покосилась на смятые простыни, он проследил за моим взглядом. – Занимались… тем же самым.

Он посмотрел на кровать, прищурился, повернулся ко мне, неуверенно улыбнулся – решил, что я пошутила.

– Они познакомились тогда, на празднике. – Я поджала губы. – Она беременна.

– Что? Кто?

– Моя сестра, Радха, беременна.

– Беременна?

– Радха беременна. Рави – отец ребенка.

– Твоей сестре всего…

– Тринадцать.

– Но… с чего ты взяла, что это ребенок Рави?

Резонный вопрос, хотя я и рассердилась, что Самир его задал.

Радха так скрытничала, что я спрашивала себя о том же. Но я видела, как она сияла, рассказывая о Рави: вот и ответ. И все же – раз уж я усомнилась в искренности сестры, так почему нельзя Самиру?

– Я верю ей. Но тебе лучше спросить у сына.

– Нет-нет-нет-нет-нет! – Он встал, покачал головой и продолжал, указывая на меня сигаретой: – У нас уже случались неприятности с прислугой.

С прислугой. Его слова повисли в воздухе. Так-то Самир относится к Радхе? И ко мне?

У нас уже случались неприятности с прислугой. То есть это не первый раз?

– Так вот почему Парвати прогнала племянницу Лалы? – вырвалось у меня. – И саму Лалу?

Самир смущенно взглянул на меня и отвернулся.

Хаи Рам! Меня трясло от злости.