Ричард не смотрел на него.

–Может, он и впрямь повредился в уме от смерти Бел,– с жаром сказал герцог.– Как вы знаете, она была сестрой моей Анни… может, он и впрямь повредился в уме. Однако его уже не спасти. Что вы думаете, Передир, колдун? Что могли бы Эдуард, Джордж и я совершить? Если бы держались вместе, я хочу сказать.

Хивел сказал:

–Я не хотел заставлять вас лгать тогда.

–Я все решил сам,– сказал Ричард.– Я всегда гадал, как бы это было… если бы брат меня любил.

Цинтия Риччи видела Лондонский пантеон из окна своей комнаты на верхнем этаже Бейнардского замка. В отличие от других пантеонов, какие ей доводилось видеть, это было не единое здание, посвященное всем богам, а сотня с лишним отдельных храмов. Каждые несколько лет, сказала герцогиня Сесилия, какой-нибудь знатный человек или богатый купец пристраивал новое капище божеству, которого почитал, даже если у этой веры уже был алтарь, запущенный или в устарелом стиле. Итогом была мешанина архитектур и материалов, огромный священный лабиринт арок, клуатров и устремленных в небеса башен. По словам Дими, пещера митраистов располагалась в другом месте, но где именно, было тайной.

Цинтия наблюдала, как придворные после свадьбы выходят из аполлониума с его сияющим куполом. Рога, барабаны и дудки были слышны даже отсюда. Она отложила щетку для волос и отпила холодного чаю с медом. Рядом с чашкой лежал нетронутый кусок хлеба, масло на нем прогоркло.

Позади скрипнула дверь. Цинтия обернулась с чашкой в руках.

Вошел Грегор. Он, как всегда, был одет в светлое – в мантию, наброшенную поверх белой льняной рубахи с расстегнутым воротом.

–Если вы задернете занавески,– сказал он,– я смогу снять очки.

Цинтия задернула тяжелые оконные занавеси. Грегор снял очки в металлической оправе, потер уши и переносицу.

–Danke sehr[48]. Они такая обуза.– Он сел, вздохнул.– Все обуза, не правда ли? Жизнь – обуза.

–Что-то случилось?– рассеянно спросила Цинтия.

Грегор покосился на прикроватный столик, на хлеб с маслом.

–Вижу, вы знаете, как бывает, когда еда не в радость. Я тоже это знаю, и очень хорошо. Куриная кровь. Свиная кровь. Кухонные отбросы не развивают утонченный вкус.

Цинтия глянула на чай у себя в чашке. Поставила ее на стол.

–Вы говорили мне…

–Я много что говорю. По большей части это правда. Вот, например, правда: жить лучше, чем умереть. Das Leben ist lieblich[49]. Вы – врачевательница, фройляйн доктор, разве вы не согласны, что жизнь лучше смерти?

Цинтия встала:

–Грегор, вы здоровы?

–Здоров? Ja, ’bin ganz wohl[50]. Никакая болезнь ко мне не пристанет, никакой яд меня не возьмет. Я буду жить долго… Кто знает, как долго. Однако скажите, фройляйн доктор, что проку жить долго, если вкус жизни утрачен? Кто захочет жить вечно, питаясь свиной кровью?

Цинтия покосилась на свою врачебную сумку в дальнем конце комнаты. Грегор проследил ее взгляд, улыбнулся. Потом встал и пошел кЦинтии. Та неуверенно шагнула вбок. Грегор взял с ночного столика нож, лежавший рядом с хлебом, и сдавил в пальцах. Стальное лезвие пошло волнами. «Ах»,– проговорил Грегор. На его указательном пальце выступила тонкая полоска бледно-розовой крови. Он опустил палец в чашку, поболтал и осушил ее до дна.

Цинтия сказала:

–Я…

–Да? Вы сказали, что знаете как, но сумеете ли?

–…закричу. Я… сумею… закричать.

Она стояла, напряженная, как струна, только губы и кончики пальцев чуть-чуть дрожали.

–Но кто услышит? Все или на свадьбе, или в тюрьме. Мы в полном одиночестве.– Его голос стал очень мягким.– Не в этом ли беда? Мы оба одиноки.

Она самую малость расслабилась и сказала медленно:

–У меня в сумке… есть… перья. Я могу вам помочь, Грегор. Я врач. Вы больны, вот и всё.

–Далеко не всё. Даже если вы намерены предложить мне перо, а не скальпель…

Цинтия отвела глаза.

–…думаете, мне нужно это? Голод лишь затихает на время. Я знаю. Я не всегда пил кровь из свиней и кур.

Грегор глянул на темнеющее окно, погладил занавеску.

–Город – невозможное место для таких, как я. Слишком много стен, слишком много света, слишком много скученных людей. Как будто тебя душит еда.– Он покачал головой.– Слыхали про такую северную страну, Шотландию? Говорят, там люди живут далеко друг от друга. Путник исчезает в горах, и тому могут быть тысячи причин. Я слышал, там холодно, но мне холод не страшен. И шотландцы восхищаются силой.

Он взял погнутый нож, снова сжал. Лезвие с резким звуком переломилось. Цинтия задрожала, но тут же поборола себя.

Она сказала:

–Я встречала многих людей с хроническими болезнями.– Голос у нее вновь был совершенно спокойным.– У всех у них бывают тяжелые дни, дни отчаяния. Почему бы вам не…

–Замечательное слово, «хронический». Оно означает «временной». Болезнь времени, совершенно верно.– Он произнес с жаром:– Единственная беда, что человек столь долгое время одинок.

Он белой рукой нежно коснулся ее белой щеки.

–Грегор, вам лучше уйти в вашу комнату,– сказала Цинтия с еле сдерживаемой яростью.– Вам следует отдохнуть. Это врачебный совет.

Он опустил руку.

–Быть может, это не единственная беда… Когда очень силен, ничто, взятое силой, не имеет ценности. Кровь бессловесных зверей. Не думайте того, что сейчас думаете. Я этого не сделаю. Я терпелив. У меня есть время ждать.

Он надел очки, запахнул мантию и вышел.

Цинтия некоторое время стояла неподвижно, потом ее затрясло. Она медленно осела на пол. Она не кричала, не плакала, только дышала ровно и глубоко. Потом ногой оттолкнула половинки сломанного ножа под кровать и выругалась по-латыни.

Когда Грегор спустился в обеденный зал, герцогиня Сесилия пила чай и читала Мэлори. Она молча подняла глаза от книги.

–Не могу обещать, что она поедет вУэльс,– сказал Грегор,– но вряд ли она поедет вШотландию.

Герцогиня кивнула:

–Все ли с вами хорошо, доктор фон Байерн?

–Со мной все хорошо. Хотя, пока я с ней говорил…– Он рассмеялся безрадостным смехом.– Вообще-то со мной все в порядке. Как я вам говорил, мне и прежде случалось устраивать такой… спектакль. Разумеется, это не чистое притворство. Я и впрямь голодный зверь. Однако на сей раз причина была значимей голода… Да, я уверен, что со мной все в порядке.