–Какого сына?– спросил Ричард.

–Ричарда Солсбери. Герцога…– она на мгновение замялась,– Йоркского.

–Ему три года, матушка,– весело напомнил Ричард Глостер.

–Четыре, если это имеет какое-то значение. Невесте только что исполнилось пять.

Цинтия спросила:

–Сколько воинов за ней дают?

Сесилия удивленно подняла взгляд.

–Воинов как таковых за ней не дают, однако дают почти все герцогство Норфолк. Вижу, дорогая, вы понимаете, как устраиваются такие дела.

–Только выше баронского титула,– сказала Цинтия.– Милорд Ричард, я была бы рада вернуться к врачебной практике, которой не занималась уже очень давно.

Она поклонилась и вышла.

–Учтива донельзя,– выговорил Ричард почти благоговейно.– Передир, она мне нравится. Понимает, что такое глупость.

Герцогиня отпустила служанку, которая переворачивала страницы, и спросила резко:

–А ты на чем женился, Ричард, младший сын?

При последний словах Ричард скривился.

–На Анни Невилл, матушка, как вы знаете.

–Не на ком, а на чем. Ты женился на половине Невилльских земель, которые Перси иНевиллы собрали, женясь на землях Бошемов иДеспенсеров. Если тебе это не разъяснили, некоторых поверенных надо будет выпороть. Ты это понимаешь, младший сын?

–Да,– хрипло ответил Ричард,– …ваша светлость.

Сесилия кивнула, затем, уже мягче, спросила:

–И за этот год полюбил ли ты свою половину Невилльских земель?

–Я…– Слова как будто застряли у него в глотке. Он посмотрел на мать, которая глядела ему прямо в лицо, потом в ту сторону, куда ушла Цинтия, полуприкрыл ладонью глаза, сглотнул, сказал наконец: «О да, чтоб меня»,– и тяжело опустился на стул.

Ричард глянул на удивленного Димитрия и пояснил:

–Мы сАнни вместе росли в доме ее отца, вМиддлгеме. Последыши-недомерки, мы оба… не надо, матушка, я видел эти стихи про то, что «Ричард жив еще пока»… и мы друг друга мутузили, потому что никто другой не мог с нами справиться. А потом мы подросли и стали что-то значить в войне, и отец Анни переметнулся на другую сторону. Тогда я думал, что никогда больше ее не увижу. И мы убили ее отца.

–Уорика убили воины,– негромко сказала герцогиня.

–Их кинжалы,– ответил Ричард, не совсем срываясь на крик,– но наша война. А потом Генрих Безмозглый и его сука-богиня окрутили Анни со своим сынком, который по малолетству не знал, что надо засунуть, а уж тем более куда. И туда-то я и посылаю браки детей ради улучшения королевской породы!

Он ударил кулаком по ладони.

Через некоторое время Дими сказал:

–Если мне позволено сменить тему…

–Мы не возражаем,– ответила герцогиня.

–Я… я не знаю, какой вы веры, и прошу прощения, если мой вопрос неуместен, но завтра… важный день. Есть ли здесь…

Ричард поднес палец к губам, сказал:

–Лучший на Западе, еще с тех пор, как здесь были легионы. Однако матушке этого слышать не след.

Он чуть отодвинул рукав, показав митраистское клеймо на запястье. Они сДими встали, поклонились герцогине Сесилии и вышли.

Хивел сказал:

–Цинтия, разумеется, должна поехать со мной. Я думал, злость Ричарда прошла, но не могу сказать, что ждал этого.

Он потер зрячий глаз, поправил другой. Грегор коснулся очков.

Герцогиня сказала:

–У меня есть храбрый сын, который стал ненасытным королем, и красивый сын, который стал безмозглым предателем. Ричард злой, но он самый постоянный из моих еще живых мальчиков.

Хивел сказал:

–Разумеется, дело в ее горе… боль сменилась онемением, и все чувства притуплены. Она ходит, говорит, действует, но она – лишь пустая оболочка. Я знаю вУэльсе человека, который, возможно, сумеет помочь, но до тех пор нам надо эту оболочку чем-то заполнять.

Он внезапно повернулся кГрегору:

–Вы кормились последнее время?

Грегор отложил хлеб, который за все время так и не доел, и ответил ровным голосом:

–Кем-нибудь вам знакомым – нет.

–Я поручу Хью Уэзерби, чтобы на кухне вам оставили кровь,– сказала герцогиня.– Больше никто не узнает.

–Спасибо, geehrte Frau[47]. В городах трудно… больших диких животных нет, а людей так много… соблазн велик.– Он глянул на Хивела:– Вы правда думали, я посягнул бы на нее?– В его тоне не было ничего, кроме любопытства.– Она бы меня убила.

Сесилия проговорила:

–Вы сказали, Хивел, ее горе… что вы от нас утаили?

–Ничего из того, что вправе сказать.

–Но вы что-то знаете и не говорите.

Хивел ответил очень холодно:

–Я не повторяю того, что узнал некими способами. Это существенное правило. Колдуны, которые нарушают правила… Грегор, вы видели смерть француза. И, Сесилия, думаю, вы помните, вУэйкфилде, под снегом…

Губы герцогини задрожали. Потом она спросила:

–И что насчет доктора Риччи? Как далеко распространяется правило?

–Я могу сделать то, чего делать не следует,– резко ответил Хивел.– Я не сказал, что дам ей умереть.

–Там, где я, смерти нет,– промолвил Грегор.– Что будем делать?

Когда молодой человек, который позже стал королем ЭдуардомIV, выиграл свою первую великую битву, в небе случилось нечто странное: три солнца воссияли разом. Советники Эдуарда до сих пор спорили, был то знак богов или оптическое явление под названием «ложное солнце». Сам Эдуард не выказывал предпочтения ни одной из версий. От юношеского равнодушия к религии он перешел к ревностному почитанию Феба-Аполлона и со временем пристроил кЛондонскому пантеону новый храм, а также сделал щедрый вклад в школу оптики оксфордского колледжа Минервы.

Лондонский аполлониум был треугольный, с солнечными дисками по углам. Строители не поскупились на позолоту; все, включая скамьи, покрывало сусальное золото. Шутили, что это единственное место на земле, где стоимость твоей одежды растет от того, что ты ее носишь.

Главным чудом храма был стеклянный купол, творение оксфордских мудрецов. Столб молочно-белого света, проходя через купол, озарял центральный алтарь, а сегодня, в день зимнего солнцестояния, лучи отражались еще и от угловых дисков, рождая тройное гало.

Маленький герцог Йоркский и его невеста Анна Моубрей стояли в этом чистом сиянии; меч, лежащий между ними на полу золотистого мрамора, сверкал, как солнечный луч. Томас Буршье, верховный жрец Эдуарда, нараспев произносил слова церемонии; вбелом аксамите и нескольких фунтах золота он и сам был подобен столпу. Рядом с ним стоял Эдуард; на широкой королевской груди сверкали геральдическое солнце иЛьвы Англии. Владыка-Солнце был так же важен для церемонии, как иБуршье, не говоря уже о мирской власти, которую он представлял, или о том, что они так и так были свояками.