в человеческих силах, и уж точно не упомянула бы, что он прикасался к орудию убийства.

– Женщина, которая так сильно заботится о ком-то, придумала бы ложь получше. Такую, в которой бы маленький мальчик, которого она любит, не был в доме и не сжимал измазанный кровью нож для писем.

Джаред поджал губы.

– И прежде чем ты попытаешься переубедить меня, – сказала я, мой голос был едва громче шепота, хотя его телохранители остались на улице и в этот поздний час был занят только один столик, – рана в ее сердце уже была, когда ты вытащил нож.

– Для хорошей лжи всегда нужна частичка правды.

– Уверена, ты хороший лжец, Джаред Адлер, но я также уверена, что в восемь лет ты никого не убивал.

Его шея напряглась.

– Я хотел, чтобы она умерла. Я так часто об этом мечтал. И даже сказал ей.

– Ее убила не твоя ненависть.

Подошел официант с блюдом и поставил его на маленькую подставку. Он заменил мою красивую тарелку не менее прекрасной, в центре которой расположилось произведение кулинарного искусства: поджаренная булочка, разрезанная пополам и покрытая толстым ломтиком розовой фуа-гра, украшенная сверху инжиром и приправами. Восхитительные вид и запах еды немного смягчили мой гнев.

Как только официант ушел, подав Джареду нежное яйцо пашот с лисичками, я сказала:

– Ты должен сказать Ашеру правду.

– Я уже сказал, – его губы едва шевелились, произнося эти слова.

– Ты сказал ему, что не сам воткнул нож для писем ей в грудь?

Джаред хлопнул ладонью по столешнице, отчего столовые приборы подпрыгнули, а вино задрожало.

– Не имеет гребаного значения, кто воткнул нож в ее гребаное сердце.

– Имеет, – прошипела я, чувствуя на себе взгляды сомелье и сидящей у окна пары. – Ты Тройка, Джаред. У Троек нет шанса на следующую жизнь. Это произойдет, если твой счет не уменьшится. Когда ты умрешь, придет конец всему.

Каждая черта лица мужчины напряглась, и я догадалась, что ему никогда этого не рассказывали. Но затем он наклонился ближе ко мне и выплюнул:

– Одной достаточно. Мне не нужна вторая жизнь.

– Твои потребности не имеют отношения к делу. Твоя душа не должна быть уничтожена из-за какой-то технической ошибки.

– Ты когда-нибудь забудешь про это?

– Это нечестно, Джаред.

– Жизнь несправедлива, – прорычал он. – Когда уже твой изнеженный мозг это поймет?

Сильное желание сбежать наполнило мои мышцы, но я осталась сидеть. Потому что именно побега Джаред от меня и ожидал. Мои пальцы сжали подлокотники кресла. Я не была сильной, но чувствовала себя так, будто могу вырвать дерево с корнем. Может, мне так и сделать. По крайней мере, тогда у меня было бы что швырнуть в этого упрямого грешника.

– Убирайтесь! – сначала я подумал, что он рычит на меня, но он повернулся к сомелье и паре.

– Да кем ты себя… – начал мужчина.

– Сибилла! – крикнул Джаред, и женщина средних лет с идеальной прической, которая приветствовала нас на входе и проводила к столику, быстро вошла в комнату. – Пожалуйста, проводите месье и мадам к выходу. И запишите их еду на мой счет.

– Конечно, месье Адлер, – Сибилла расправила плечи, затем спокойно объяснила, как ей ужасно жаль прерывать их трапезу так внезапно. Ножки стула заскрежетали по паркету. Пробормотав, что его никогда раньше не выгоняли из ресторана, мужчина дернул свою спутницу за руку и вытащил ее на улицу прежде, чем она успела повесить свою стеганую сумку на плечо.

Мне было неловко из-за того, что их выставили вон, но также я была благодарна за отсутствие зрителей.

Я снова перевела взгляд на свою тарелку, где слились в единое целое розоватая печень, желтый хлеб и мутная паста.

– Лей?

– Что? – слово вылетело из меня, как стрела Купидона – не то чтобы Купидоны существовали. Ангелы работали только с душами, не с сердцами.

– Позволь мне самому беспокоиться о своей душе, хорошо? Пусть это будет моим бременем, а не твоим.

Я подняла на него наполненные слезами глаза. Великий Элизиум, как этот человек мог вывести меня из себя!

– Уже слишком поздно.

На его лице не осталось и следа гнева. На смену ему пришло замешательство.

– Что ты имеешь в виду?

Я закрыла глаза и провела ладонями по щекам. Когда я открыла их снова, Джаред был прямо передо мной, его стул был придвинут к моему.

Он схватил мое запястье и отвел от моего лица.

– Что значит «слишком поздно»? – снова спросил Джаред.

– Ты знаешь, как работают небесные миссии?

Он скривил губы.

– Вы зарабатываете перья за помощь людям.

Я кивнула.

– Но мы зарабатываем их только за людей, которые зарегистрированы в системе оценки. Грешники ранжируются по степени греховности, худший ранг – сто, – я пристально посмотрела ему в глаза. – Тройки.

– Это я, – медленно произнес он.

– Точно. Понизив твой ранг, я бы заработала столько же перьев, сколько у тебя баллов. И поскольку до встречи с тобой мне не хватало всего восьмидесяти одного, я бы вознеслась. Но твой счет заблокирован, потому что ишимы – оценщики – уверены, что ты убил нефилима – падшего ангела. Даже несмотря на то, что в моем мире нефилимов ненавидят, особенно тех, кто сам решил отказаться от крыльев… как твоя мать, – я сделала паузу, давая ему время все переварить. – Пролитие ангельской крови – самый тяжкий и непростительный грех.

Шквал эмоций промелькнул на лице Джареда.

– Убил я ее или нет, Перышко, но моя душа далека от блеска.

– Я могу работать и с далеко не блестящими.

Джаред опустил глаза на накрахмаленную белую скатерть.

– Это будет пустой тратой твоего времени.

Я обхватила его колючую челюсть, чтобы он снова посмотрел мне в глаза.

– Ни одна достойная душа не является пустой тратой моего времени.

Джаред положил свою руку поверх моей, и тепло его ладони проникло в костяшки моих пальцев и согрело озябшую кожу.

– Не проси меня отпустить тебя, Джаред. Потому что я не могу. Не хочу.

Он убрал мою руку со своей челюсти, но не отпустил ее.

– Ты сказала, что уже слишком поздно. Что ты имела в виду?

– Я могу заработать перья только за миссию, на которую подписалась. Если я не откажусь от тебя, то не закончу свои крылья. И не смогу вознестись.

Я пропустила ту часть, в которой крылья должны отвалиться через четырнадцать месяцев. Для одной ночи я и так загрузила его достаточно.

Хватка Джареда на моих пальцах стала до синяков крепкой, прежде чем ослабла и вообще исчезла. Он положил руку на подлокотник.

– Почему? – в его голосе снова закипала ярость. – Почему