Шрифт:
Закладка:
Но, как бы то ни было, всё встало на свои места, и впереди Ларику, кроме чувства омерзения, светило лечение, лечение и…. ну, печенье, если сладкого захочется.
Николай в этот же вечер ввалился в комнату Ларика, не поняв толком ничего из сбивчивых рассказов бабушек, которые незамедлительно позвонили Эльке, чуя неладное опять. Пришлось Николаю взять бразды правления в свои руки. И через три дня Ларик явился на работу, но теперь дома поздно вечером он ходил а баню, которую топил каждый день до жара и сам стирал свои трусы, ошпаривая после себя кипятком всё вокруг. Эстетичная привычка стирать самому свои трусы у него так и осталась потом на всю жизнь.
— Легко отделался, — констатировал Николай, проверив его анализы со своим знакомым венерологом, у Николая везде были знакомые медики. — Вот так молодые дураки, бывает, лишают себя отцовства. Две недели полечился «домашненьким» — и хроник уже. Идиоты молодые! «Стесняются» они! Наиху*вейшее объяснение! Весь мир на пи*де стоит, ху*м подпертый! — в сердцах ругнулся Николай. — Потом мы их из депресняка вытаскиваем. Будто нам больше в этой жизни делать нех*й.
— Ну, у меня-то всё нормально? — набычась, спросил Ларик.
— Да всё нормально, вроде бы. Но когда ты уже большой-то головой думать будешь? Тут, если цепочки составить, то пол мира под одним одеялом спит. И чего только в этом мире нет! Не можешь думать — так женись! И спи себе спокойно.
Это происшествие заставило Ларика внимательнее себе партнерш искать. Жениться он вообще пока не собирался. Впрочем, долго и искать не пришлось. Ленка, у которой гитара была, при встречах печально улыбалась, явно выражая обиду, что забыл её друг заветный ни за что, ни про что.
С душистого, пахнущего лесом мороза, воздух в доме Ленки показался ему невыносимым.
— Чем это у тебя так воняет-то? Дышать же невозможно, открой форточки, что ли? — Ларик чуть не выскочил обратно. Представил, как будет вонять его пальто, когда домой придёт. С его нюхом он сам всегда сразу чувствовал, что от Настиной одежды пахнет то школой, то клубом. И от бабушкиных шубеек пахло магазином или почтой, когда они там бывали. Чутьё у Ларика было, как у собаки. Своё пальто он под недоуменным взглядом Ленки оставил в сенях, на морозе: «Так оно лучше будет».
— Если в следующий раз у тебя будет так же вонять — считай, я тут в последний раз был. Понятно?
— Ларик, так я тут трубу, наверное, рано закрыла, что ли? Я сама не чую, принюхалась, видимо. Ну ладно, как скажешь, проветрю я всё.
— Давай, и вторую фортку открывай! — деспотично-пренебрежительно скомандовал Ларик, чувствуя своё некоторое превосходство по отношению ко всем дамам, которых он некогда отметил своим вниманием. По сути дела Ларик в своей «мстительности» стал обычным жлобом и далеко как не джентльменом в интимных вопросах.
В Ленкиной спальне брезгливый нос Ларика смирился. А может и привык?
— Чтобы тут в следующий раз, как в лесу пахло, а не грязным шмотьём, я тебя серьёзно предупреждаю, — надевая в сенях в ледяное пальто, приказал Ларик, привыкший к «кипенной» белизне и чистоте в бабушкином доме.
Чего только не придумает себе обнадеженная женская голова!
Слова «в следующий раз» совсем вскружили Ленке голову: «Так, значит, он серьёзно ко мне пришел?! Не на раз?! Я же чувствовала, что не просто так у нас с ним тогда всё закрутилось!»
У Ленкиного дома, если бы он был живым существом, окна бы от удивления повылазили от того, что устроила с ним Ленка. Взяв на три дня отгулы в конторе, где она секретаршей работала, и никому не говоря, «зачем», она накупила мыла, соды и порошка стирального, а также флакон одеколона «Сирень» и закрылась в доме.
Она сняла шторы с окон, бельё с постели, выморозила подушки, матрасы и одеяла ватные на заборе. Повыкидывала из дома всякую болтающуюся под ногами дрянь: старые битые чашки, старое вонючее поганое ведро, облезший веник-голик, разношенные драные домашние тапочки и тряпки-вехотки, которые сроду не меняла, пока они осклизло сами не расползались под пальцами. В сенях все лишнее убрала, только самое нужное оставила: дрова на запасец, голичок свеженький у порога, снег с обуви сметать, да полосатый чистый старенький половик постелила.
И так-то ей на душе хорошо стало, что совсем поверила Ленка в свою счастливую планиду. Выстирала она всё, что могла, высушила на морозе и выгладила бельё. Выскоблила пол до желтизны где он выглядывал старыми досками под облупившейся краской на полу. Окна с уксусом промыла, На третий день, почти уже ползком, к ночи расстелила она, наконец, чистые чуть влажноватые ещё половики, пахнущие морозом, и еле живая от усталости потащилась в натопленную баню. Если бы Ларик и пришел в этот день, то застал бы спящую Ленку на полкЕ в бане.
Целый день и целую ночь вымораживала Ленка свою избу, как когда-то бабка её учила тараканов выводить, сама Ленка так в бане и спала все свои страдные по уборке дни.
На следующий день она сходила в магазин и купила новые чайные бокалы в полосочку разноцветную, шесть штук, три с розовой полосочкой, три с голубой. Купила, наконец, новый веник, новую клеёнку на стол, и новые тапочки домашние, мужские и женские, только засмеявшись в ответ на вопрос продавщицы: «Кому это ты так стараешься? Никак новый опять завелся?» — никому Ленка не хотела ничего говорить.
— Только скажи — так и сглазишь сразу. Тьфу-тьфу! — плюнула она через левое плечо.
Для уверенности заскочила, якобы за солью, к Нюсяе Лымаревой, что жила напротив. У этой можно было чистоте поучиться! Об её-то доме по деревне сплетни ходили, что Нюсяя совсем на кровати не спит, а на полу только. Такая уж неестественная чистота у той было, что дух от красоты захватывало у кумушек. Это же немыслимо такую гору подушек каждый день громоздить, да подзор кружевной натягивать! И покрывало белоснежное такое, что страшно прикоснуться.
Спала Нюсяя на кровати. Да только ей кусок в горло не лез, если складку на шторке замечала или пятнышко где новое. Мать Нюсяина это называла одним словом: «Бзик!»
— Мужика нет — вот и сходит с ума от безделья, — сетовала она старухам на лавочке, щелкая семечки. Но дочери сходить с ума не мешала.
Ленка увидела, что на столе у Нюсяи в банке стоит
