Шрифт:
Закладка:
— Посмотри на меня, Сидни.
Я качаю головой.
— Я люблю тебя.
— Просто ПРЕКРАТИ, — кричу я.
Он отпускает мою руку, выглядя побеждённым. Я иду в комнату Эйвери, захлопнув дверь и закрывая её на замок.
26 июня 2010 г.
Спасибо, Сворли. Мне нужно всего лишь одно утро, чтобы ты спал, а не завывал под дверью, а вместо этого ты завёл самое длинное и самое громкое долбаное «покорми меня» соло на свете.
Эйвери всё ещё не в духе, но, по крайней мере, она жива. В ней достаточно алкоголя, чтобы проспать всю нашу ссору с Лотнером, а также мои рыдания, которые в итоге так вымотали меня, что я погружаюсь в самый тревожный сон, который когда-либо у меня был. Я выжата эмоционально и физически. Этот день не сулит ничего хорошего.
На носочках я иду по коридору и заглядываю в свою комнату. Лотнера нет. Интересно, он ночевал здесь или ушёл сразу же после ссоры. Сворли липнет ко мне, всё ещё махая хвостом и улыбаясь. Да, он на самом деле улыбается. По крайней мере, у одного из нас день выдается хорошим.
Зайдя на кухню, я смотрю на огромный букет цветов, две чашки с горячим напитком и мой любимый пакетик с выпечкой. Я даю жалостливому псу его завтрак и читаю карточку, прикреплённую к букету.
«Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю. Я тебя люблю… только ты… всегда ты… навсегда ты».
С каждым днём я ненавижу его всё больше. Он ничего не теряет, а только приобретает, говоря эти три слова. А я наоборот потеряла бы всё и взамен не получила бы ничего.
Когда меня разбудил отец и сказал, что звонили из хосписа сказать, что мама умерла, я не хотела верить в это. И я не верила. Не верила вплоть до того момента, пока не увидела её в открытом гробу. Иногда мне кажется, что если бы я не увидела её там, часть меня до последнего верила бы, что она всё ещё жива.
Как сильно я не хочу избавиться от такого детского мышления, я не могу. Я всё ещё верю в силу слов. Поэтому, если я не произнесу эти три слова, которые я так отчаянно хочу сказать Лотнеру, то возможно это и не станет правдой. По какой-то причине, умалчивать их что-то вроде сохранения достаточной частички себя, благодаря которой он не сможет полностью поглотить меня, сломать меня или лишить мечты. Хотя, я думаю, он знает, что в состоянии сделать это. Каждый день он добавляет трещин к моему решению.
— Боже мой. Ещё цветы? — хриплый голос Эйвери пугает меня.
Она выглядит ужасно, а это дело нелёгкое для неё.
— Кофе? — спрашиваю я, снимая крышки с чашек, и в первую очередь беру свой стакан с чаем.
— Да, кофе. Определённо кофе, — отвечает она и, взяв стакан, садится на стул.
— Ммм… отличный. Жалко только, что уже не такой горячий.
Я делаю глоток своего латте.
— Думаю, что он, скорее всего, был у дверей пекарни, когда она едва открылась. Я знаю, что ему нужно быть в больнице довольно рано.
— Почему ты перешла в мою комнату? — спрашивает она.
Я хмурюсь в замешательстве.
— Откуда ты знаешь, что я там была? Ты просыпалась посреди ночи?
— Твой ноутбук стоит на прикроватной тумбочке. Так что выкладывай. Что случилось?
Вытащив галету из пакета, я начинаю откусывать её, чтобы заесть свою нервозность.
— Я предъявила ему насчёт Кейдена.
Эйвери ставит стакан и складывает руки на столе.
— И?
— Иии он вёл себя так, будто Кейден не был виноват в этом. Я разозлилась. Разозлился и он, поэтому мы ругались до тех пор, пока он не попытался сменить тему и перейти на «нас», на что я принялась говорить, что нет никаких «нас».
Она натянуто и горько улыбается мне.
— Спасибо, что заступилась за меня, Сэм. Но теперь я чувствую, будто это я рассорила вас.
— Не говори глупости, — бормочу я с полным ртом печенья, которое начинает вываливаться.
Я дожевываю его и делаю глоток латте.
— Я уезжаю меньше, чем через неделю. И мы оба знаем, что наши «отношения» никуда не двинутся дальше. Всё это закончилось даже прежде, чем успело начаться. И я не заступалась за тебя просто потому, что ты моя сестра. Я сделала это, потому что Кейден поступил, как полный придурок. Он воспользовался тем, что тебе не хватало общения. Он также и использовал это, как оправдание, чтобы спать с остальными. Иногда чувства можно не выражать словами, их и так видно.
Сейчас я сдаю себя с потрохами своими же собственными словами.
— Ты поражаешь меня, Сэм. Неважно, как низко я могу упасть, сколько у меня было парней на одну ночь, но ты всегда видишь хорошее во мне и никогда не выставляешь мои необдуманные поступки против меня.
Я пожимаю плечами.
— Не стоит ни на ком ставить крест. Даже на моей распутной сестрице из Лос-Анджелеса.
— Вот она. С возвращением, — смеётся Эйвери и берёт карточку, оставленную Лотнером, со стола.
Когда она читает её, я вижу на её лице выражение, вроде «какого хрена?»
— Не спрашивай, — говорю я с бесстрастным лицом.
— Ёлки-палки!
Я хохочу.
— Ёлки-палки? — я оглядываюсь. — Папа только что вселился в тебя или что?
Эйвери хихикает.
— Ты права. Просто я в шоке. Это уже серьёзное дерьмо!
Я закатываю глаза.
— Ты могла бы вести хорошие проповеди, это точно.
— Сиднииии… — тянет она и нахмуривается.
Глаза щипет от слёз и весь юмор испаряется из комнаты. Когда Эйвери называет меня полным именем, это означает, что пришло время для серьёзного разговора, а я не хочу говорить серьёзно.
Я выхватываю карточку у неё из рук.
— Это ничего не значит. Он просто расстроен из-за нашей вчерашней ссоры, поэтому и решил возместить это всё с избытком. Уверена, он был уставшим и даже не думал о том, что писал.
— Я тебя люблю… всегда ты… навсегда ты, — повторяет она слова, написанные на карточке. — Ещё раз повторюсь, что ты поражаешь меня. Я застала картину того, как парень моей мечты трахал кого-то другого, а ты получаешь ЭТО, — она указывает на подарки, оставленные Лотнером. — Ты выиграла чёртову лотерею подходящих для жизни парней и теперь разрываешь на куски этот выигрышный билет! В этом нет никакого смысла.
У меня играют желваки. Я чертовски хорошо понимаю, что
