широкую спину. Помечаю его.

Потому что мой.

И никаких чужих детей у него никогда не будет.

Не дай бог.

С ума сойду…

От этого осознания ещё больше улетаю в космос.

Предчувствуя приближающийся второй оргазм, пытаюсь захватить побольше воздуха. Дышать перестаю. Ощущаю, как в месте, где наши тела соединяются, разливается слабость, а микротоки взрывными волнами по венам расходятся. В финале кричу, по привычке зажимая рот.

Даня склоняется, меняет темп, подцепляет мою ногу под коленом и отводит её, проникая ещё глубже.

В глазах огонь.

Отчаяние, сдобренное тоской. Он снова пытается мной насытиться, присвоить. Потому что тоже скучал. Ждал. И уже не наделся, как и я.

Но всегда любил.

И десять лет назад, когда лишал меня девственности, действовал также напористо, только пожалуй, чуть нежнее.

Столько времени прошло.

Мы родили двух прекрасных детей.

Практически каждый день были вместе, не считая последних месяцев.

А Богдану Соболеву всё ещё хочется доказать, что я принадлежу только ему. И он снова, в тысячный раз это делает, совершая последний удар бёдрами и наполняя меня своим удовольствием.

Глава 41. Яна

— Чем именно ты занимаешься на работе? — спрашивает Богдан, выпуская изо рта плотную струю дыма, которая тут же рассеивается в темноте.

Прижимается сзади собственнически, основательно.

Я уже и забыла, когда мы вот так стояли. Вместе. В обнимку. Пожалуй, наверное, до рождения детей вспоминаются такие моменты, когда были сами себе предоставлены. Сексом до утра занимались, периодически выбегая на лестничную площадку в доме, где снимали тогда квартиру.

Классное было время. Облизываю распухшие губы.

Мы стоим на балконе, выход на который в доме только один — из нашей спальни. Как и раньше, после секс-марафона длинною в несколько часов.

На улице глубокая ночь. Морозно и свежо. А в объятиях мужа уютно, как в самом тёплом месте на земле.

Все проблемы сейчас — мелочь.

— У нас кризисный центр для женщин. Помогаем кому как… в зависимости от проблемы. Бывает жить негде с детьми, тогда предоставляем комнату с удобствами. Если дело посерьёзнее и требуется медицинская или юридическая помощь, поддерживаем так.

— Юридическая помощь… чтобы развестись?

— Не всегда, — трясу головой. — Говорю же, в зависимости от ситуации. Печально, но чаще всего снимаем побои в ближайшем медпункте и помогаем написать заявление участковому.

— Блядь, — тяжело дышит над ухом. — Я думал, вы там сопли друг другу подтираете, как в клубе анонимных алкоголиков.

— Даня, — смеюсь, упираясь носом в рукав его куртки. — Ты не прав. Наша работа очень полезна, потому что на земле существуют люди, которым некуда пойти. И мы даём им шанс.

— Это не опасно?

— По-разному бывает, — стараюсь чтобы голос звучал как можно ровнее.

— Может, ну его на фиг, Ян? — Богдан тушит сигарету и выбрасывает окурок в пепельницу, стоя́щую на перилах.

Обнимает ещё крепче и прижимается к щеке, целует, зажигая внутри только что успокоившиеся механизмы.

— В смысле, «ну его на фиг»? — настораживаюсь.

Даня вздыхает трудно.

— Шучу я, — снова ведёт губами по прохладной коже. — Будь осторожна. Не нравятся мне эти твои участковые побои.

— Ладно, не переживай, — разворачиваюсь целуя.

Проникаю руками под тёплую куртку, накинутую на голое тело. Оно такое горячее, что и я оттаиваю.

Медленно, но получается.

Богдан настигает мои губы, сладко кусает нижнюю. Всхлипываю и обхватываю ладонями его лицо, наслаждаясь ленивым поцелуем. Возбуждающим, дурманящим, глубоким. В голове вакуум, который постепенно заполняется моими стонами.

— Люблю тебя, — шиплю ему в рот.

— И я тебя, — отвечает он, немного отклоняясь. — Очень, — греет нос губами.

Светлые глаза сверкают в темноте так, что сердце заходится.

Мурлыкать хочется, как кошке, от счастья. Облизывать всего с ног до головы, у него то же самое во взгляде.

Мы оба всё ещё на эмоциях. На адреналине, смешанном со страхом потери.

Мир между нами такой же хрупкий, как узор на снежинках, оседающих на одежде и волосах.

— Как там Стоянова? — спрашивает Богдан, когда мы заходим в спальню и скидываем обувь.

— Вера? — удивляюсь. — Два дня назад заезжала к нам с лекарствами. Как обычно, вроде… а что?

— Ей интересуются серьёзные люди, — тихо произносит муж, сваливая куртку на кресло. — По-моему, она во что-то вляпалась или это вот-вот случится.

Укладываемся под одеяло и обнимаемся.

Незаслуженно забытое чувство… Когда-то недооценённое и из-за этого почти потерянное…

— Это связано с телецентром? — спрашиваю, думая о подруге.

— Возможно, — хрипит Богдан.

— Расскажи мне, — размещаю голову на его груди.

Вера не из тех, кто вляпывается в неприятности. Она достаточно рассудительна и умна. Кроме того, за время работы журналисткой на местном телевидении обросла нужными связями.

— Макрис в городе, — тянет Даня многозначительно.

— Твою мать, — шепчу, морщась.

Она ведь только начала забывать его. Встречается с Олегом Александровичем, моим доктором из клиники неврозов. У них любовь и полное понимание.

И снова Адриан.

Он даст ей жить спокойно, вообще?

— Как ты узнал?

— Он заезжал на прошлой неделе поздороваться ко мне в офис.

— Надеюсь, ты его выпроводил?

Грудь подо мной ритмично двигается, Богдан хохочет.

— Давай, они со Стояновой сами разберутся? — отвечает отсмеявшись.

— Он про неё у тебя узнавал?

— Косвенно.

— Это как?

— Это непрямо, Яна, — иронизирует.

— Даня…

— Ты же не думаешь, что я буду тебе пересказывать наш разговор с греком?

— Очень бы хотелось верить в чудо, конечно, — смеюсь. — Но вижу, что не будешь. Скажи только… Как думаешь, он её любит?

— Не знаю, Ян. Мне не до этого было. Сами разберутся.

— Ладно.

Целую тёплую кожу и обнимаю крепче. Обещаю себе, что завтра обязательно позвоню Вере и всё разузнаю.

Провожу ледяной ступнёй по лодыжке, покрытой мелкими волосками. Богдан привычно тут же греет, переплетая наши ноги.

Кайф.

Самое страшное в жизни — когда некому согреть замёрзшие ноги в постели. Ужасное чувство.

— Как твои мотогонки? — спрашиваю, через силу разлепляя глаза.

— Сезон закончен. На следующей неделе закрытие в баре возле трассы.

— Ясно, — внутренне сжимаюсь, предвкушая этот вечер.

Клянусь, что не буду истерить и выкидывать ужин в мусорку. Наберусь сил и встречу его с улыбкой.

— Пойдёшь со мной, — сообщает Богдан без вопросительной интонации, — прошлые гонки обошлись мне пиздец как дорого.

Расслабляюсь и удовлетворённо прикрываю веки.

— Пойду, — отвечаю засыпая.

На следующее утро, сразу после завтрака Соболев уезжает в офис, а я снова остаюсь с тремя детьми, умоляя всевышнего, чтобы они наконец-то поправились, и наша жизнь вошла в привычную колею.

Как я могла раньше не работать?

Чем занимала всё свободное время? Хоть режь — не вспомню. Но так больше не хочу.

Днём звонит свекровь из больницы. Долго