Шрифт:
Закладка:
– Деметриос любит классическую поэзию, – сказал подошедший Христиан.
Грейс открыла страницу, отмеченную закладкой, и прочитала:
Луна и Плеяды скрылись,
Давно наступила полночь,
Проходит, проходит время,
А я все одна в постели[19].
– Как грустно, – заметила она. – Должно быть, Деметриос чувствует себя очень одиноким.
Христиан пожал плечами.
– Он очень закрытый и мало рассказывает о себе. Мать говорит, что в молодости ему разбили сердце.
– А теперь он снова разведен и одинок.
Грейс вернула томик на полку. В центре под брезентом находилось что-то большое, стоявшее на опорах.
– А это что?
– Это magnus opus[20] Деметриоса, его шедевр!
– Лодка?
– Конечно.
– Можно взглянуть?
Христиан ослабил веревку на брезенте, и под ним обнаружилась шхуна размером с небольшой скоростной катер. Она была из дерева, с U-образным кокпитом с деревянным рулем и консолью из красного дерева, ошлифованной вручную. Двигателя и систем управления еще не имелось, пока велись работы над корпусом.
Грейс провела рукой по внешней стороне, наслаждаясь ощущением гладкого дерева, и ощутила пальцами контуры букв, написанных на боку: «Красавица».
– Деметриос еще не закончил. Он часто трудится здесь один, но не очень продвигается вперед. Такое ощущение, что он не стремится ее доделать.
– Как думаешь, кто такая Красавица?
– Может, та девушка, которая разбила ему сердце?
Остаток дня они провели в прохладе эллинга и съели закуски, которые прихватил Христиан. Как выяснилось, он вовсе не был застегнут на все пуговицы – с ним было легко, он много смеялся и расспрашивал ее о жизни. Он сообщил, что Деметриос взял его под крыло, когда ему было четырнадцать лет.
– Я думаю, ему хотелось сына, которому он мог бы передать знания.
– А что ему мешает делиться ими с Арианой? Женщины тоже бывают корабелами.
– Это так, только Ариана не из такого теста, у нее ни капли терпения. Ей нравятся танцы, музыка, веселье, мальчики…
– Еще ей нравишься ты, – Грейс ткнула его локтем в бок.
– Ариана сама не знает, чего хочет. Когда я постарею, обзаведусь брюшком и поседею, как отец, я ей разонравлюсь. Она молода – ей нужно пожить, прежде чем строить планы на жизнь.
– Не представляю тебя с брюшком, – рассмеялась Грейс.
Он поднялся и стянул через голову футболку. Под ней оказался сильно загорелый торс с плоским, как стиральная доска, животом и накачанным прессом.
– Ну что, Грейс, пляж в нашем распоряжении. Будет глупо не устроить заплыв – надеюсь, ты не забыла взять купальный костюм?
– Ты такой старомодный. – Она засмеялась, избегая смотреть на него в плавках. – В Англии не говорят «купальный костюм».
– А как нужно говорить?
– Купальник… или бикини.
– Хорошо, надеюсь, ты не забыла бикини. Это слово лучше звучит.
Она поднялась, он смотрел на нее дразнящим взглядом. К счастью, бикини было на ней, но раздеться перед ним она не решалась.
– Ты хорошо плаваешь?
– Довольно прилично.
– Тогда кто вперед – до той большой скалы и обратно. – Он направился к воде. – Я быстрый, ты меня не обгонишь.
Нырнув, он быстро поплыл кролем, рассекая воду широкими взмахами.
– Хвастун! Да будет тебе известно, я выиграла бронзовую медаль на чемпионате графства! – крикнула Грейс ему вдогонку, скидывая одежду и оставаясь в красном бикини с топом-бандо.
Ступив в прохладную чистую воду, она позабыла про застенчивость и рванула вперед, твердо решив не проиграть.
* * *
Шона смотрела на Элану Теодосис из-под полей шляпы, скрывавшей ее рыжие волосы.
– Chairiete! Boró na se voithíso?[21] – спросила Элана.
– Sygnómi[22]… Извините, я плохо говорю по-гречески.
– Вам помочь? – спросила Элана. – Вы заблудились?
Хотя прошло двадцать лет, мать Деметриоса не утратила былой красоты. Умные глаза с любопытством смотрели на Шону, но, судя по всему, она не узнала ее.
– Да, боюсь, что так. Я проживаю в вилле на холме и направлялась на пляж, но, должно быть, свернула не туда.
– Неопытному путешественнику тут легко заблудиться, столько всяких тропинок и развилок.
– Похоже, это мой случай.
Элана улыбнулась.
– Я покажу, как быстро и легко спуститься к пляжу, но мне кажется, вы слегка перегрелись на солнце. Могу предложить вам что-нибудь прохладительное.
Шона с радостью убралась бы как можно дальше отсюда, но чувствовала себя неважно.
– Мне действительно пора идти, друзья будут волноваться, но прохладительный напиток… это было бы очень любезно с вашей стороны.
– Любезность и гостеприимство – наш девиз на Итосе. Прошу за мной.
Шона поборола желание сказать, что в их прошлую встречу Элана была отнюдь не любезной и гостеприимной. Она молча пошла следом через оливковую рощу к небольшой деревянной беседке, в которой стоял деревянный стол с кувшином холодного апельсинового сока и парой стаканов.
– Экономка приносит сок из дома, когда я иду осматривать оливковые деревья. – Элана указала на стул. – Пожалуйста, располагайтесь.
Она налила стакан сока и протянула Шоне. Пить хотелось ужасно, но Шона постаралась не осушить стакан залпом.
– Вы сами выращиваете оливки? – спросила она.
– Увы, да. У меня есть приходящие садовники, но у моего мужа это была страсть. А сейчас его уже нет с нами…
Элана поникла головой и опустила глаза. Шона невольно посочувствовала ей, она по себе знала, что такое горе.
– Мне очень жаль, я тоже недавно потеряла мужа.
Элана подняла взгляд.
– Для вдовы вы слишком молоды, мои соболезнования, – она снова наполнила ее стакан. – Вы молоды и красивы. И снова встретите любовь.
Шона подавила улыбку. И это говорит о любви та, которая много лет назад разбила ей сердце!
– Я была бы по-настоящему счастлива, если бы сын помогал мне здесь, но у него вечно нет времени.
– А чем занимается ваш сын?
С ее стороны было лукавством задавать подобные вопросы, но Шона сказала себе, что это всего лишь проявление ее ирландского любопытства.
– Он возглавляет семейный бизнес, но сейчас предпочитает прятаться в эллинге, а не управлять компанией.
Шона попыталась представить Деметриоса за работой на стапеле, но перед ее мысленным взором возникал только молодой человек, а того, которым он стал, она видела лишь мельком и не запомнила.
– Может, ему пора заняться чем-то другим?
– Пусть себе так думает, – неодобрительно фыркнула Элана, – но бизнесу и семье нужно, чтобы он стоял у штурвала.
«Тут ничего не изменилось, – подумала Шона. – Те же притязания, то же давление. Не потому ли он в разводе?»
– Что мы все обо мне, – сказала
