не заполнено. Внезапно в бесконечной толще океанического это возникает пузырь оппозиции здесь и теперь. И вот это есть, с моей точки зрения, «лента Мёбиуса», где онтология перетекает в гносеологию, где возникает эффективное понимание.

Смысл – это внешняя к пониманию вещь. Чтобы реально встретиться с этой точкой здесь и теперь, которая открывается внутри нас, нужно чтобы она в чём-то отразилась. Она не может отразиться в хаосе внешнего мира, она не может отразиться в наших впечатлениях. Глаз видит, но не самого себя, он видит то, что ему предъявлено, но самого себя он может увидеть только в зеркале. А что может быть зеркалом для этого глаза свидетеля? Только мышление, только текст, только речь, только связь имён. Она существует как некое особое зеркало, в котором можно увидеть эту точку здесь и теперь, – не всегда, но при некоторых обстоятельствах. То есть если это правильное мышление, то оно выступает тем зеркалом, в котором «проявляется глаз», – мышление, как бы порождающее это зеркало. Он порождает это зеркало и в нём же отражается.

Вот это зеркало, при условии, что оно является зеркалом, существующим специально для восприятия отражения свидетельствующего Я, то есть здесь и теперь, принципа осознания, – вот это зеркало, в той его части, в какой оно сформулировано, – оно, собственно говоря, и является выражением смысла. То есть, когда мы говорим «смысл», мы имеем в виду артикулированный концепт, который чётко и однозначно служит поддержкой для проявления в нём этой точки оппозиции бесконечному Всё.

Если мы имеем дело с текстом, в котором такой «поддержки», такого зеркала для Я не существует, то это, скажем так, обычный поток бреда, обычная такая текстуальная матрица, про который говорят: «Да, вот это текст, но смысла он не имеет». Причём смысла он может не иметь на очень разных уровнях. Это может быть очень хороший художественный текст, но он не имеет смысла, потому что через него невозможно соприкоснуться со свидетельствованием. Например, некоторые стихи имеют характер смысла, то есть они дают определённую опору для того, чтобы проявился свидетельствующий здесь и теперь Я. А некоторые стихи не имеют такой опоры. То есть одни стихи проговариваются как мантра, а другие являются «ухватыванием за раскалённый утюг», – этаким шоковым болевым фактором, который нас заставляет пережить эффект Я, возникающего посреди не-Я.

Например, Гумилёв имеет свойство давать момент присутствия смысла: «Понял теперь я, что наша свобода только оттуда бьющий свет». И сама эта фраза начинается со слова «понял». С другой стороны, если мы возьмём, например, «колокольчики мои, цветики степные», то совершенно понятно, что это некое сплетение слов, которое никакого эффекта остановки, шока и так далее не даёт. То есть тексты разные. Если мы читаем «Войну и мир», мы можем читать в сомнамбулическом состоянии, прочесть всё и нигде не зацепиться. Но есть тексты, которые не позволяют пройти без того, чтобы не возникло ощущение боли, ощущение возврата к себе. И, конечно, в гораздо большей степени это свойственно текстам метафизическим, нежели художественным, потому что художественные тексты – это колоссальная уступка «слову» музыки. То есть в художественных текстах, особенно в поэзии, Логос отказывается от себя и сдаётся перед духом музыки. А дух музыки – это дух «мудрости», а дух «мудрости» – это дух абсурда, бессмыслицы.

Что такое, собственно говоря, «господство» не-Я? «Господство» не-Я – это когда естественным образом глаз не видит самого себя: он видит всё, кроме себя, и он даже не помышляет о том, чтобы себя увидеть. Я – нет; нет возникновения здесь и теперь, нет понимания, нет смысла. Поэтому то, что у нас должно быть точкой этого «воздушного пузыря», который возник в толще океана, – вот этого «пузыря» на самом деле не возникает: океан проходит сквозь нас. Мы – как рыбы, у которых воздушного пузыря нет. Мы – акулы, в которых не бывает этого пузыря. И ситуация, которая образуется таким образом, то есть мы погружены в не-Я, – это страшное состояние, это инфернальное состояние.

У него есть очень чёткое определение – скука. Человек, который погружен в не-Я, испытывает метафизическую скуку. Она имеет, конечно, и экзистенциальные выходы, то есть что значит: «он погружен в не-Я?» Означает, что это всегда и всюду смыкается в нём и над ним тремя такими головами Гидры, которые неизбывны. Это было всегда и будет всегда, и оно есть всюду и везде, – это тотально. И он испытывает скуку, потому что скука есть переживание отсутствия Я, отсутствие противостояния с этой отрицательной бесконечностью.

Но есть другой полюс у этой скуки – гнев. Потому что в какой-то момент энергия скуки может перейти из рассеянного состояния в концентрированное, взрывное. Возникает гнев. И тогда человек берёт винтовку и начинает стрелять людей на улице, идет в школу и отстреливает школьников, залезает на небоскреб и останавливает огнем движение на целом проспекте. Или, например, ловит девушку…

Всё это он делает из скуки, переходящей в гнев, потому что гнев есть бессознательный поиск пробуждения, это жажда боли, это жажда здесь и теперь. Любой маньяк, который убивает девушек в красных сапожках или каких-нибудь мальчиков, встреченных в лесопосадках, – это попытка проснуться, это попытка создать здесь и теперь, это попытка взорвать это.

Что здесь ещё интересно? Это нижний полюс. То есть скука и гнев – это нижний полюс ситуации, потому что это удел состояния того человеческого фактора, который находится внизу социума, время которого отчуждается обществом и переплавляется в капитал.

Все те люди, мегаполисная пыль, которые являются донорами социума, с которых получают, – они обречены на скуку, переходящую в гнев. Некоторые настолько тупы, что не испытывают скуки, потому что испытывать скуку в экзистенциально проявленном виде, – для этого уже надо иметь некоторое развитие «личностного аппарата». Как есть совсем такие примитивные люди, которые, когда пьют, не замечают изменения своего состояния, потому что они не удерживают в памяти некий предварительный «стандарт». Их ощущение себя перемещается вместе с изменением этого «себя», и они себя считают всегда трезвыми. Так вот есть такие люди, которые никогда не чувствуют, что им скучно, потому что у них «пустое место» не зудит (место, где было бы Я, у них не зудит). Они настолько слиты с это, что скука для них является натуральным внутренним фоном. А вот когда уже начинает проявляться в некоторых типажах, в некоторых карманах «человеческого фактора» зазор между тем местом, где должно было быть Я, и остальным, – вот именно в этот момент, как правило, возникает переход к гневу, накапливается взрывная энергия. Напоминаю, что это все – нижний полюс.

Есть верхний полюс – тот,