Это та внешняя тьма за пределами всего невозможного. Что интересно, у Флоренского написано о «внешней тьме, в которой нет бога, – там, где бог кончается» (такие странные вещи). Он не говорит, что «бог бесконечен», а говорит, что «бог кончается» и дальше есть внешняя тьма, «скрежет зубовный», и оттуда льётся ужас, который входит в сердце, может затопить тебя: холодный ужас такого абсолютно запредельного вызова всему такому «тёплому», «любви» и так далее. Он как раз очень хорошо чувствует, только у него «оптика» повёрнута: он «люциферист», не знающий, конечно, об этом. То есть для него, как и для зороастрийцев, свет, тепло, дерево, фотоны, земля, солнце, которое дарит жизнь, любовь, утверждение «да», – он как бы весь в этом, в органике непосредственного позитивного опыта. А дальше там уже начинается страшное, мрак, невозможное, сумерки, отрицание.

Но именно там есть местоимение реального Бога, причём именно Бога живого, потому что живой Бог – это как раз абсолютное отрицание всего, что не есть Он. Можно сказать так: бесконечность отрицает всё, что не она в «пустом» смысле, то есть она не имеет содержания, она просто является негативом всего определённого, но она как бы является чашей, указывающей на то, что она отрицает. Она отрицает то, что не может быть утверждаемо в каких бы то ни было нормальных рамках. То есть речь здесь идёт совершенно не об апофатике. Апофатика – это неумелая попытка снять противоречия между бесконечным и конкретным («и то и это», «не то и не это», «не то, не то, не то, не то…»). Но тут сама игра с определениями уже искажает мысль. То есть, если ты говоришь, что «это не то, но могло бы быть тем, но это не то», – значит, ты уже не понимаешь, о чём ты говоришь.

То невозможное является просто страшным отрицаемым. Предмет бесконечное – это просто одежда отрицаемого, оно подразумевает отрицаемое в качестве своей цели. И это отрицаемое проявляется как точка несовпадения ни с чем в наших сердцах. Но, естественно, что оно уходит в ту «чёрную дыру», из которой оно проявилось в момент нашего прекращения «быть». Но мы в могилах свидетельствуем об этой «чёрной дыре». На самом деле, почему встреча с трупом так страшна? Потому что труп является, в некотором смысле, указанием на то, что делало его живым в своё время, на разъединение сознания и тела. Оно является как «след Пятницы в песке», оно указывает на отсутствующее. Это отсутствующее для живого, которое ещё несёт его в себе. То же самое, как встреча с собой при шоке: можно встретиться с собой при шоке, испугаться, обнаружив эту «чёрную дыру» внутри, а можно встретить труп и обнаружить эту «чёрную дыру» в таком «объективированном», предъявленном виде снаружи, – это разные ощущения. Но ощущения того метафизического дискомфорта, которое мы испытываем от встречи с мёртвой головой, с мумией, со следом бывшей и исчезнувшей жизни, прямо имеет отношение к этой «чёрной дыре».

Поэтому говорить о том, куда девать сознание, неправомерно. Сознание – это феномен проявления невозможного посреди Бытия. Как только эта встреча кончается, то нет никакого сознания.

И третья вечность[25] – это вечность Рая. Это самая позитивная вечность. Согласно обещанию, это вечный Рай, который не имеет в себе никаких ограничений изнутри. Но извне он конечен, потому что Коран нам говорит, что в конце концов не останется ничего, кроме лика Аллаха. А это означает, что и Рая не будет. Вот есть как бы «объективное описание»: Рай – как цветок, и в цветке блаженствуют пчёлы, а за пределами Рая есть сад, который этот цветок рассматривает извне и может его срезать.

Надо просто понять, что сама тема твари, второго творения, Воскресения, Новой земли и Нового неба и так далее, является очень периферийным срезом в глобальной метафизической проблеме Мысли Всевышнего. Потому что мысль Всевышнего решает проблему, для которой творение само является «инструментальным».

Предположим так, допустим: вы о чем-то думаете, берёте карандаш и записываете. Нет карандаша, вы импровизируете: взяли спичку. Нет бумаги – начали писать на земле. Но вам главное зафиксировать мысль. Спичку при этом вы можете аккуратно очистить и положить к себе в карман. Но не спичка была главным предметом при записывании вашей мысли. Вот отношение нас и вообще всего творения к Мысли Всевышнего – это не более чем отношение спички, которой вы что-то там чертите, чтобы зафиксировать, решить нечто. То есть это чисто служебная роль. Конечно, понятно, что спичка, которую вы вытерли, признали её хорошо сослужившей службу и положили в кармашек, находится в состоянии блаженства: она очень горда, может быть, она считает, что вы её любите и создали её специально для того, чтобы ей было хорошо. Но надо смотреть на вещи объективно.

Так, что есть три вечности: здесь, в могиле и «там».

«Райская вечность, которая заканчивается», – все блики уходят в свой первоисточник?

Надо просто понять, что невозможное, которое для нас «Он», есть не что иное, как позиционирование и состояние Мысли Всевышнего. Так Мысль Всевышнего полагает Себя. С нашей точки зрения, с той точки зрения, в которой мы здесь находимся и смотрим туда, мы видим, что есть «Хува» как Отсутствующий, что это есть состояние Мысли Всевышнего о Нём Самом, как о Хозяине этой Мысли, как о Субъекте этой Мысли. Но это не значит, что после того, как фаза манифестации, фаза Бытия будет использована, пройдена и будут Новая земля и Новое небо, и потом она будет исчерпана, то есть внутри себя она будет безвременна, а извне она будет конечна, – что после этого состояние Мысли «самой себя для самой себя» будет именно таким, каким мы видим его сейчас отсюда.

То есть эта Мысль нечто решает. За счёт использования акта творения Она нечто решит. После того, когда Она нечто решит, уже ничто внутри Неё (позиционированное как её этапы, элементы, как её «реперные» точки в её внутреннем движении) не останется тем, что оно было. Эта Мысль придёт к некоему катарсисному финалу внутри себя, к некоему достижению, о котором мы можем только догадываться, что и смысл, и сознание, и пробуждение в абсолютном смысле, – это какие-то очень далёкие «теневые» производные от того, что решается, в конечном счёте, внутри этой Мысли. В конце концов, Всевышний же сказал нам: «Я не