В условленный час, принарядившись, ключевцы столпились у церкви. Наконец от окраины покатился по улице собачий лай. И вскоре на майдан вырулил автомобиль, сопровождаемый полдюжиной всадников. Встречающие затихли. Троица стариков — Тихон Маркяныч, дед Корней Кучеров и Скиданов с фанеркой в руках, прикрытой рушником, на которой лежала хлебина с солонкой, — выдвинулась вперёд. Одолев ухабы, машина остановилась у первых рядов. К разочарованию хуторян, из неё вылезли только Степан Тихонович, бургомистр и немецкий офицер. По раскованным движениям и осоловелым лицам было понятно, что все приехавшие навеселе.

— Обдурили... Заместо казачьего генерала германца привезли, — сокрушённо шепнул Афанасий Лукич. — Должно, ты, Тихон,вручи...

Скиданов умолк, изумлённый, как и весь сход, странным поведением офицера. Тот сдёрнул фуражку, перекрестился и отвесил хуторянам поясной поклон. Повлажневшими глазами испытующе осмотрел ряды. И вдруг встрепенулся, узнав Тихона Маркяныча. Улыбчивый староста поощряюще подтолкнул гостя:

— Вот же он, наш батька! В бишкете.

Тихон Маркяныч шагнул навстречу и остановился. Страдальческая гримаса исказила его лицо, на котором неподвластно подрагивали брови и крылья носа. И снова двинулся, взмахивая руками, точно огребаясь о воздух. Мгновенье — и они сошлись! Немецкий офицер сграбастал старика и, прижав к себе, заплакал. А Тихон Маркяныч стоял как неживой. У него, наверно, не осталось сил, чтобы обнять сына...

Потрясённые произошедшим у них на глазах, сердобольные хуторянки стали украдкой смахивать слезинки. Тихон Маркяныч оторвал голову от сыновнего плеча, дрожливо сказал:

— Вот ты какой теперича... Холёный. От прежнего одни синие глазки уцелели...

— А вы, батюшка, молодцом! Только с бородой непривычно...

— Э, сыночек... От былого десятая долька осталась. Не те силы... В грудях чевой-то спёрло... — Тихон Маркяныч с трудом повернулся и, переводя дыхание, позвал: — Полюшка! Че же ты стоишь? Паня наш...

Полина Васильевна, поборов скованность, на виду у всего хутора поцеловалась с негаданным гостем, перекинулась с ним шутками и отвела свёкра, усадила на паперти.

— Господин есаул, примите хлеб-соль! — с излишним пафосом обратился Мелентьев. — Старики ждут!

Перекрестившись, Павел Тихонович с поклоном исполнил почётный обычай. Держа каравай на вытянутых ладонях, срывающимся от волнения голосом заговорил:

— Родные мои земляки! Трудно подобрать слова, чтобы выразить то, что сейчас чувствую... Двадцать лет там, на чужбине, жил я, как десятки тысяч братьев казаков, надеждой на этот день. И вот вернулся... Пусть вас не смущает моя форма. Пока мы, казачьи сыны, сражаемся в составе германской армии. Но близок час, когда наденем краснолампасную!..

— Ура казачеству! — выкрикнул бургомистр.

— Ур-ра-а! Ура-а-а! — дружно отозвались голоса.

— Не по своей воле оказались мы вдали от куреней. Дрались с большевиками до конца. Они же, кто изгнал нас, ещё и объявили эмигрантов виновниками. Вот и теперь, чтобы спасти свои шкуры, комиссары назвали войну Отечественной. Большевистская ложь! Эта война — продолжение той, Гражданской. Или я не прав? Говорю твёрдо, что Гражданская война не прекращалась! Все эти годы большевики делили вас на «народ» и «врагов народа». Мучили голодом. Довели до людоедства... Знайте, что мы неустанно следили за тем, что здесь творилось. — Есаул помрачнел, кивком отбросил с глаз прядь чуба, растрёпанную ветром. — Благодаря войскам вермахта казачьи степи очищены от Советов. И перед вами вновь выбор: с кем идти? Может, снова, как в конце девятнадцатого, забыть казачью честь и поддержать красную свору? К чему это приведёт, вам понятно... Нет! Простить коммунистам кровь казачью мы не в состоянии. Значит, единственный выход: вместе с немцами разгромить комиссарские части и приступить к воссозданию области Войска Донского. Вернуть прежнее общественное устройство. Раздать казакам землю в вечное пользование.

— Любо! — зычно подал голос Шевякин.

Но как раз в этот момент ветер донёс подозрительный запах гари. Помощник старосты обеспокоенно зашушукался с Шуркой Батуновым.

— Там, на чужбине, мы не бездельничали. Казачий генералитет во главе с атаманом Петром Николаевичем Красновым формируют части из донцов, терцев и кубанцев. Вскоре будет создана Казачья армия! Но и здесь, на Дону, истинные казаки не дремлют...

На лицах ключевцев уже заметно отражалась тревога. Их взгляды скрестились где-то позади выступающего. Есаул с раздражением спросил у деда Корнея:

— В чём дело, старик?

— Не могем знать, господин офицер! Никак пожар...

Павел Тихонович повернулся к Мелентьеву и брату и за крышами домов увидел изломленный ветром бурый столб дыма. Сход загомонил. Шевякин подбежал к хмуролицему бургомистру и вмиг протрезвевшему Степану Тихоновичу, испуганно сообщил:

— Навроде сельсовет горит! Склад зерновой...

— Склад? — выкатил Мелентьев посоловелые глаза. — И вы его бросили без охраны?

— Вами было приказано...

— Молчать! Потушить немедленно! — вскипел бургомистр, не обращая внимания на замершего с хлебом-солью заграничного посланца.

Торжественная церемония безнадёжно расстроилась. Вдогонку полицейским всадникам поспешили хуторяне. Крепчающий ветрюган грозил бедой куреням. Степан Тихонович прибежал одним из первых и сразу понял: огня не унять! Он уже выплясывал по коньку крыши, по дверям, по забитым ставням. Сквозь прорехи кровли было слышно, как всё громче рокотало пламя в каменной коробке бывшего атаманского особняка В ближайшем колодце не оказалось цепи. Пока нашли и привязали верёвку с ведром, прошло ещё минут десять. Лихорадочно доставали воду и обливали заборы, деревянные строения соседних дворов. К счастью, пожар остановили. Ни у старосты, ни у других не возникло сомнения в том, что поджог совершён кем-то из местных жителей.

За суматохой встречи и огневого лиха возвращение Фаины в хутор осталось почти незамеченным. Ветреная жизнь стала, ломкая...

9

Курень — от порога до Бога — озвучен голосами и хлопотливым шумом. Застолье! С красного угла, по обычаю, сидит хозяин — Тихон Маркяныч, по правую руку от него — нечаянный, посланный Богом гость, Павел, слева — старший сын и внук Яшка. Вперемешку — приглашённые. На какой край стола ни посмотри — яства одно другого желанней! Особенно хороши круглики — румяные пироги с рисом и варёными яйцами, с картошкой и тушёным луком. Но после рюмки первача, выгнанного Тихоном Маркянычем из медовой браги, лучше закусить малосольным огурцом, или мочёным яблоком, или арбузом. Кто как любит! Но самое изысканное угощение ещё впереди. Во дворе на печуре томится, доходит ароматная долма.

Уже сутки гостил Павел Тихонович у родных. А разговорам и расспросам конца не было! Особенно любопытствовали старики, те, кто помнил Павла молодым. Женат ли он и где живёт? Какое жалованье получает и почему казачьи части с чужбины не возвращаются в