В дверь просунулась голова аптекаря:

– Ваша настойка готова, мистер Зарб.

Гарри в последний раз почесал загривок Бутса и поднялся. Бетт вошла в аптеку следом за ним, взяла с полки зубную щетку и оказалась у прилавка, когда Гарри отсчитывал монеты. Жена аптекаря глядела на него с отвращением, оценивая его рост, мощь и обтрепанный твидовый пиджак без одной пуговицы.

– Даже не знаю, обслуживать ли вас, – процедила она, подвинув кончиком пальца сдачу. – Постыдились бы. Эдакий здоровяк, а не в форме. А ведь идет война!

Гарри застыл и уставился на нее.

– Знаю, – сказал он ровным голосом. – Знаю. – Потом нагнулся к ней, едва не касаясь своим носом ее лица. Глаза аптекарши округлились, она отшатнулась. – ЗНАЮ.

Он смахнул монеты с прилавка так, что они разлетелись во все стороны, одни попали в аптекаршу, другие покатились по полу. Схватив бутылочку с настойкой, он выскочил из аптеки. Дверь ударилась о стену, прежде чем с треском захлопнуться. Бетт всучила ошарашенной аптекарше деньги за зубную щетку и тоже поспешно вышла.

– Гарри! – позвала она и замолчала, не зная, что говорят, когда человек в бешенстве. Гарри возился у пристегнутого к уличному фонарю старенького велосипеда. От гнева у него тряслись руки, никак не удавалось распутать цепь. Он не поднял головы, когда она его позвала. – Гарри, мне бы не помешала помощь с одной задачей, – сказала Бетт наконец.

Невеликое утешение, но хоть какое-то. Ну или не утешение, а лекарство. Во всяком случае, ей казалось именно так. Лекарство, которое помогает забыть обо всем, пусть и ненадолго, забыть, как это ужасно – видеть страдающего от боли ребенка.

– С какой задачей? – Он обернулся, моргая, словно что-то попало в глаза, и Бетт поняла, что не станет обходить Гарри стороной. Что бы там ни говорила циничная Маб о женатых мужчинах, ищущих приключений, не пытался он охмурить ее на танцах и не попытается – да Бетт и не хотелось этого, даже если она в него и правда втюрилась. Гарри был и оставался прежде всего ее другом.

– Хочу понять, с чего начать работу с четырехзначными индикаторами, – сказала Бетт, предварительно убедившись, что их никто не подслушивает. – Ты что-нибудь об этом знаешь?

В одно мгновение его взгляд превратился из гневного в вопросительный.

– Четыре ротора?

Она кивнула. Он отстегнул наконец велосипед и повел его, держа за руль, рядом с собой. Бетт пошла с другой стороны.

– «Энигма-К» работает с четырьмя роторами, – сказал Гарри, когда, выйдя из поселка, они оказались на безлюдной проселочной дороге. Над их головами шелестели ветви вязов и заливались малиновки. – Я ей немного занимался. Четырехзначный индикатор означает, что там есть настраиваемый Umkehrwalze…

– Это сложно. – Бетт почувствовала, что они сейчас едины, как пара гончих, которые несутся по одному следу. – Текстовых крибов у нас кот наплакал.

– С этим я, возможно, смогу помочь. У тебя найдется бумага?

Глава 26

Привет, принцесса! Я снова в Англии. Мое письмо после Матапана, наверное, потерялось? Такая путаница везде. Я приехал, чтобы пройти курсы подполковников и выдержать экзамен; пока живу у Маунтбеттенов. Ты ведь сможешь выбраться в Лондон в следующую субботу? – Филипп

– Озла, ты пропустишь следующее Безумное Чаепитие. – Чистившая Бутса щеткой Бетт подняла на нее глаза. – Мы будем обсуждать «Так держать, Дживз».

– К черту Дживза. Главное, Филипп не погиб! – Теперь, когда у Озлы имелось письменное подтверждение этого факта, начертанное его собственной рукой, она позволила себе посмеяться над своими страхами. Но, как ребенок, который боится чудовища в шкафу, смеяться над собственным страхом она могла лишь при включенном свете. – Это? – Озла достала из гардероба платье. – Последний крик моды – как я в нем выгляжу?

– Как на иголках, – проворчала Маб с кровати. – Словно какой-нибудь Борджиа, который вдруг вспомнил, что забыл подсыпать цианистый калий в консоме, а гонг к обеду вот-вот прозвучит. – Озла возмущенно на нее воззрилась, а Маб подняла «Так держать, Дживз»: – В отличие от тебя, я ее прочла.

– Ой, иди ты к черту, королева Маб. Постой, уложи мне волосы, а? У тебя божественно получается завивка…

Этим субботним вечером Юстонский вокзал был набит битком. Женщины торопились по своим делам, военные распихивали толпу локтями, но Озла их даже не замечала. Она спешила в главный зал.

В детстве, возвращаясь в Лондон из очередного пансиона, Озла много раз пробегала под кессонированным потолком этого зала, обгоняя носильщика с багажом, чтобы поскорее очутиться на улице, под солнцем – там, где начинались летние каникулы. Но сегодня она остановилась как вкопанная среди толпы – ей было все равно, увидит ли она когда-нибудь снова солнечный свет. Потому что вот он – стоит у подножия широкой двойной лестницы, мужчина в форме флотского офицера. На белокурых волосах фуражка, плечи широкие, ноги крепко упираются в пол, лицо склонилось над письмом. Сердце Озлы на мгновение перестало биться.

Как будто почувствовав ее взгляд, Филипп поднял глаза. Он еще больше, чем обычно, напоминал викинга: весь золотистый, подтянутый, дочерна загоревший под средиземноморским солнцем. Он неуверенно посмотрел на нее, словно пытаясь соединить образ дерзкой Озлы в спецовке, с которой когда-то познакомился в «Кларидже», с этой Озлой – серьезное лицо, нежно-розовое креповое платье и сдвинутая на один глаз шляпка цвета фуксии. С Озлой, которая втайне от него целыми днями переводила секретную переписку германского флота.

– Оз… – начал он и осекся.

– Филипп. – Она тоже внезапно растерялась. – Завтра мне на утреннюю смену. У меня только этот вечер, а потом придется ехать обратно. – Лихорадочно ища тему для разговора, она обвела рукой зал. – Юстон не самое красивое место, правда? В детстве я больше любила приезжать на Паддингтонский вокзал, потому что там памятник Неизвестному Солдату, знаешь его? Он стоит в своей бронзовой шинели и читает письмо из дома. Мне всегда хотелось спросить у него, от кого он получил то письмо. Была ли она красива, вернулся ли он к ней, любила ли она его…

– И что, он тебе когда-нибудь ответил? – Взгляд Филиппа шарил по ее лицу, словно он не вполне ее помнил. «Мы не виделись больше года», – подумала Озла. Она тоже не совсем верно его запомнила – глаза у него оказались не серо-голубые, а просто голубые. Очень голубые.

И до этого голубоглазого героя всего три шага.

– Нет, не ответил. Он ведь был бронзовый.

– Пожалуй, я могу ответить за него. – Филипп поднял в руке письмо, и она узнала свой почерк. – Девушка, написавшая это письмо, бесспорно, красавица. И он совершенно точно выжил и