— А ты что в куртке руки моешь?

— Потому что грязные. Тебе брат не говорит, что ты много глупых вопросов задаешь?

— Не говорит.

— Тогда и я не буду тебе этого говорить, — Роман обернулся и принялся вытирать руки висящим на крючке полотенцем. — На завтрак я хочу кашу. Можно?

Соня кивнула.

— Ну и зачем, скажи, мне к маме ехать, если кашу и здесь сварят? А там это вообще еще под очень большим вопросом…

— Ты какую больше любишь? — огрызнулась Соня, даже скорее не на Романа, а на тонюсенький внутренний голосочек, визжащий, что это может быть шанс.

Шанс? Единственный? На что шанс?

— Без разницы, — ответил Роман, и Соня вздрогнула, таким складным вышел его ответ, точно он читал ее мысли. — Обойдусь без каши. Чай, бутер… Что угодно по-быстрому. Тебе и так рано вставать. Не хочу тебя напрягать, а то буду последним козлом себя чувствовать…

А она чувствовала себя последней дурой. Он остался здесь не за тем… И сейчас оправдывается за то, что не оправдал ее надежды. Да, куда тебе, деточка, со свиным рылом…

Соня отвернулась, принялась расстегивать куртку, втянула живот, выдохнула — этот Новый год нужно пережить до конца. Потом будет легче, привычнее — не будет его и не будет никаких дурацких мыслей. Присела, чтобы снять ботинки, вытащила тапочки. У нее новые — меньше месяца, за них не стыдно. Самое дурацкое — это свитер. Она его сняла и сунула под вешалку. Одернула футболку и обернулась. Он как был в куртке, так и остался. Смотрел на нее, разглядывал — с интересом или с сочувствием, не поймешь.

— Отойди уже, тут вдвоем не развернуться, — объяснил свое промедление понятным русским языком.

Она ушла в кухню, оттуда крикнула, голодный он или нет?

— А ты? — ответил вопросом на вопрос.

Снова подпер косяк, но уже просто в футболке. Она опустила глаза — тапочки новые, которые якобы для ее отца купил.

— Я первая спросила.

— Я ничего не хочу. Хочу, чтобы ты спать легла. У тебя материальная ответственность на работе, а ты вчера толком не спала. Дай мне подушку с одеялом и иди спать.

— Я покажу тебе, как диван разобрать. Или разберешься?

— Разбирать не буду. Я не ворочаюсь ночью. А если что — падать не высоко, — усмехнулся Роман.

Эта его усмешка уже набила Соне аскомину. Ну чего он над ней постоянно смеется? Что не так она делает? Что он про нее думает? Уверен, что сделай шаг и все — получит ее без проблем. Наверное, так и думает. Просто не хочет, даром не нужна. И за куклу тоже…

— Мне надо куклу завтра вернуть. Напомнишь? — посмотрела она ему в глаза как можно злее.

— Если не забуду, — не переставал он улыбаться.

Она чуть приоткрыла форточку на кухне, чтобы в квартире ночью было не слишком жарко, и снова уставилась ему в глаза, но ничего больше не сказала. Прошла в большую, папину, комнату и достала из нижнего ящика стенки одеяло и подушку. Папины! Сначала думала спросить, не брезгуешь? А потом решила промолчать.

— Соня, может, не надо куклу возвращать?

— Зачем мне кукла? — осталась она стоять перед ним, прижимая к груди подушку. — Две?

Одеяло он уже забрал.

— Давай в приют какой-нибудь отвезем обе? Если тебе дорого, то давай я выкуплю твою. Извини, если обидел… — добавил тут же. — Просто… Ну, мы тут злились, подпортили себе карму. Ну, может, восстановим так? Но если тебе дорого или неудобно, я пойму…

— Я могу свою не возвращать, — проговорила Соня, даже не прикинув, минус сколько продуктов это будет в их семейной корзине. — Ты знаешь, где приют? И когда мы отвезем? Или ты один? Не ночью же…

— Как-нибудь… В другой раз. Вместе. До Рождества еще есть время…

— Держи! — ткнула она в него подушкой.

— Что не кинула? Мы с Тишкой успели подушками подраться, пока ты спала.

— И чего в этом хорошего? — смотрела Соня исподлобья.

— А чего плохого? Весело… По такой логике и в снежки не надо играть. Но мне казалось, тебе понравилось сегодня…

— Понравилось. Спасибо. Тихон надолго запомнит.

— А ты?

Хотелось ответить словами королевы из “Двенадцати месяцев”: хотела бы забыть, да не забудется.

— Ну… Это ж не для меня была прогулка.

— Да ладно! Для обоих. Для троих и собаки. Соня, мне было хорошо сегодня с вами. Я надеялся, что тебе тоже хорошо со мной… Было. Жаль, если это не так.

— Мне все понравилось. И это… — это она добавила, потому что машинально схватилась за бусы.

— Расстегнуть?

От такого предложения рот Сони тут же превратился в пустыню.

— Я сама… — прохрипела она. — Справлюсь.

— Да ладно тебе… Все сама, все сама… Все сама будешь делать, когда я уйду.

А сейчас он приходил — подходил к ней все ближе и ближе, медленно, хотя сделать нужно было всего два шага. Так и было два шага, это просто для Сони время остановилось и потом поползло со скоростью заезженного немого кино.

— Голову нагни.

Он не обошел ее — куда там обходить, она вжалась в деревянный шкаф. Просто руки протянул, а она просто голову опустила и принялась умолять шею не покрыться испариной, но шея не слушалось, все тело взмокло — это просто руки у него жутко горячие, ожог на коже будет. Точно будет…

— Ну вот… — Роман сделал полшага назад, чтобы положить бусы в ее протянутую ладонь.

Они легли в нее кирпичом, а он уже взялся за серьги, теперь пылали уши, ярче щек. Пусть думает, что просто жарко дома, пусть…

— Ты можешь форточку приоткрыть, если совсем душно будет. У нас батареи не регулируются, — пролепетала она оправдание своему смущению, когда серьги легли ей в ладонь поверх бус.

— Разберусь, не маленький… Дай руку…

— Браслет сама сниму, не маленькая! — огрызнулась, точно разъяренная волчица, даже зубами лязгнула.

— Да я руку, как у большой, прошу. Давай дружить, а? И не злиться по пустякам…

Но руку не пожал, взял и стянул с запястья браслет, а у нее пульс забурлил, как закипающий чайник. Сейчас пар из ушей пойдет.