ритуальные формы коммуникации (ср., например, формулы команд на уроке гимнастики или стандартный набор фраз во время обряда венчания). Вариабельные речевые ситуации отличаются более или менее широким диапазоном выбора языковых средств, который определяется меняющимися социально-личностными отношениями между участниками коммуникативного акта. Следует подчеркнуть, что социальная детерминация речевых процессов имеет место в обоих видах речевой ситуации, но в первом возможен лишь один исход речевого процесса, а во втором число возможных исходов возрастает.

Разумеется, эти два вида речевых ситуаций представляют собой полярные случаи, между которыми возможны многочисленные промежуточные варианты. Свобода выбора языковых средств всегда в известной мере ограничена, хотя и не всегда подвержена жесткой регламентации. Творческое и нетворческое начала присутствуют почти в каждом речевом акте, тесно переплетаясь друг с другом. Выбор тех или иных языковых ресурсов, в том числе и ресурсов стилистических, определяется множеством социальных факторов, порой усиливающих друг друга, а порой действующих в противоположном направлении. Иными словами, социальная детерминация речевого действия – это сложный и многоаспектный процесс, никак не сводимый к элементарной формуле S – R.

Влияние позитивистских идей сказывается и в подходе к такой общей проблеме, как «язык и культура».

Выше отмечалась близкая связь между современной американской лингвистикой и ориентированными на позитивистскую философию общественными науками, в том числе социальной антропологией. Тесные контакты с социальной (или культурной) антропологией поддерживали еще предшественники современных социолингвистов – представители антропологической или этнолингвистики. Для этого направления был характерен взгляд на культуру, аналогичный взглядам на язык, свойственным многим направлениям структурализма. Так, например, по словам одного из представителей этого направления У. Гудинафа[515], описание культуры не может быть сведено к простому каталогу наблюдаемых фактов. Необходимо построение теории концептуальных моделей, репрезентируемых этими фактами.

В качестве основы для такой теории У. Гудинаф предлагает структурную лингвистику. Подобно тому как языковые факты выступают в качестве знаков концептуальных форм (например, звук, или «фон», является материальной репрезентацией фонемы), явления, относящиеся к сфере культуры, являются знаками, репрезентирующими определенные концептуальные формы или модели. Фонологическое описание имеет, по его словам, такое же отношение к реальным звукам, как и описание культуры к материальному миру вообще. Для структуралистского определения культуры, даваемого Гудинафом, характерна «дематериализация» культуры, сведение ее к сетке отношений, интерпретация конкретных проявлений культуры лишь как знаков, образующих систему.

Отмеченное выше сведение языка и культуры к их поведенческим аспектам в соответствии с методологическими установками бихевиоризма сказывается самым существенным образом и на теоретических постулатах современной американской социолингвистики, и на используемых ею исследовательских процедурах. Ведь по сути дела речь здесь идет об одной из методологических традиций социальной (или культурной) антропологии, традиции, которая до сих пор находит себе немало последователей среди американских социолингвистов. Пожалуй, наиболее прямолинейно мысль о примате поведенческого аспекта в изучении языка и культуры была выражена еще Б. Малиновским, оказавшим значительное влияние на разработку социолингвистических проблем не только в Англии, но и в Соединенных Штатах.

В своей программной статье «Дилемма современной лингвистики»[516] Б. Малиновский выдвинул тезис о том, что язык является не только одной из форм человеческого поведения, но, возможно, и важнейшей его формой. Б. Малиновский высказывает сомнения по поводу правомерности рассмотрения языка в качестве самостоятельного предмета изучения. По его мнению, все исследования речевой деятельности (а других аспектов изучения языка он фактически не видит) должны ориентироваться на социологию, а сама лингвистика должна стать составной частью теории культуры.

В работах социальных антропологов находит весьма своеобразное решение одна из основных методологических проблем языкознания – проблема «язык и речь». Так, Б. Малиновский делает вывод о необходимости отказа от соссюровской дихотомии «язык – речь», поскольку язык, по его мнению, представляет собой лишь «общую норму речевой деятельности человека». Таким образом, наука о языке должна стать, по замыслу Б. Малиновского, наукой о речевом поведении, рассматриваемом в контексте практической деятельности человека. Иными словами, основным и, по сути, единственным объектом лингвистического и социокультурного анализа является речь, которая в полном соответствии с постулатами бихевиоризма рассматривается как совокупность навыков, как «стандартизованный тип деятельности человеческого организма», представляющий собой один из способов приспособления человека к среде и к механизмам культуры.

Некоторые идеи Б. Малиновского и его последователя Дж. Ферса получили дальнейшее развитие в теоретических работах известного американского социолингвиста Д. Хаймса, посвященных так называемой «этнографии речевой коммуникации»[517].

Одним из основных принципов предлагаемого в этих работах подхода к исследованию языка является принцип неразрывного единства языковой формы и ее функционального использования в речевом контексте. Если в традиции дескриптивизма изучение языковых форм полностью абстрагировалось от изучения их ситуативного использования в речи, то концепция Хаймса сближается со взглядами Б. Малиновского и Дж. Ферса, настаивавших на изучении речи в контексте ситуации. По мнению Хаймса, проблема функционального использования языковых средств в речи является центральной проблемой социолингвистики.

В работах Хаймса нет категоричности, присущей высказываниям Малиновского, считавшего речь единственным предметом лингвистического анализа. Нет в них и столь резко выраженной ориентации на бихевиоризм. Вместе с тем влияние идей Малиновского сказывается, в частности, в предлагаемом им смещении акцентов в изучении языка и пересмотре некоторых постулатов лингвистического анализа. Так, в центре внимания исследователя должна, по мнению Д. Хаймса, находиться не структура или система языка (как это имело место в структурной лингвистике), а структура речи. Отправным пунктом анализа, согласно декларируемой им программе, должен служить не языковой код, а речевой коллектив или другая категория, охватываемая понятием социального контекста. Отголосок идей Малиновского и Ферса явно слышится в утверждении примата речи над языком, функции над структурой, контекста над сообщением, хотя и здесь категоричность формулировок Малиновского несколько смягчена оговоркой, согласно которой исследователь должен иметь в виду и взаимосвязь, существующую между перечисленными выше категориями.

Д. Хаймс выдвигает программу комплексного изучения коммуникативной системы, используемой тем или иным обществом. Для осуществления этой программы предполагается объединение усилий социолингвистов, психолингвистов и этнографов. В разработанной Д. Хаймсом программе есть немало интересного и заслуживающего внимания. Так, например, нельзя не согласиться с его аргументами в пользу создания общей теории места языка в общественной жизни, теории, основанной на интеграции достижений не только социолингвистики, но и психолингвистики. В то же время едва ли можно согласиться с Хаймсом, когда он ограничивает предмет социолингвистики речевым поведением, изучаемым в плане отношений между ситуацией, коммуникантами, темой и функциональными характеристиками речевого акта, фактически сводя социолингвистические проблемы к проблемам речевого поведения.

Разумеется, проблема влияния социальных факторов на речевую деятельность является одной из важнейших проблем социолингвистики. Однако из этого было бы неправомерно делать вывод, что изучение социолингвистической проблематики на уровне речи исчерпывает предмет