– Я не хочу говорить об этом сейчас.

Он поворачивается, чтобы уйти, но я хватаю его за руку.

– Мы поговорим об этом сейчас. Ты пугаешь меня. Я не могу тебя потерять.

Он опускает глаза на мои пальцы, обхватившие его предплечье, и на лице мелькает слишком хорошо знакомое мне выражение. Как только я опускаю руку, наши взгляды встречаются. Тоски в его глубоких карих глазах достаточно, чтобы мое сердце свернулось клубком.

– Адам.

Мой голос срывается.

Он качает головой.

– Не надо. Пожалуйста, не смотри на меня так.

Я обвожу взглядом кухню и прихватываю зубами нижнюю губу. Такими темпам я прокушу ее насквозь.

– Не взваливай это на свои плечи, О, – говорит он.

– Как давно?

– Что?

Я не могу смотреть на него.

– Как давно у тебя чувства ко мне?

– Честно? Не знаю. Я думал, что меня устраивает роль твоего лучшего друга, пока не появился Оукли. Когда увидел вас вместе, меня переклинило.

Я не знаю, что сказать. Не могу подобрать нужных слов, если они вообще есть.

– Ты его любишь? – настороженно спрашивает Адам, словно боится вопроса. Или моего ответа.

– Я никогда не хотела делать тебе больно. Я не знала о твоих чувствах, – пытаюсь я сменить тему. Меньше всего мне хочется причинять ему боль большую, чем уже причинила.

– Любишь? Я знаю, что он тебя любит. Это очевидно.

– Да. Я его люблю, – выдыхаю я.

– Он делает тебя счастливой?

Мой голос дрожит.

– Очень.

– Тогда это все, что имеет значение. Если ты счастлива, то и я буду.

Я задыхаюсь от паники.

– Я потеряю тебя? Я не хочу тебя терять, – шепчу я. Мое сердце болит при мысли, что Адама не будет в моей жизни.

– Ты меня не потеряешь, – без колебаний говорит он. – Но мне нужно время.

Я киваю, не зная, что сказать.

– Наверное, мне следует немного потренироваться. Приближается плей-офф и все такое, – выпаливает он, пытаясь отделаться от меня. Я невольно вздрагиваю.

– Верно. Хорошо. Увидимся завтра на игре.

– Да, конечно, – говорит он, натянуто улыбаясь.

– Ох, ладно. Тогда пока, наверное, – запинаюсь я, заламывая руки перед собой.

– Я тебя провожу.

– Отлично, спасибо.

Я следую за ним до двери, стараясь держаться на расстоянии. Не то чтобы это имело значение – он сейчас за много миль от меня.

Как только я надеваю туфли и выхожу на улицу, мы быстро прощаемся, и я иду к своей машине, в ушах звенит хлопок входной двери.

* * *

Я таращусь в экран своего ноутбука, который то появляется, то теряет фокус, в голове стучит кровь.

Я несколько часов просидела перед этим экраном, глядя на эссе, объем слов которого не увеличился за последние тридцать минут. Головная боль только что вспыхнула и сделала мой вечер еще хуже.

Морган ужинает со своими родителями, а Оукли приземлился сегодня днем в Сент-Поле. Я кладу телефон на стол нужной стороной вверх и открываю нашу переписку. На лице расцветает улыбка, когда я перечитываю сообщения, которыми мы обменивались после того, как его забрал из аэропорта водитель на каком-то роскошном внедорожнике и увез в отель, стоимость которого, вероятно, равна моей ежемесячной арендной плате.

Оукли: «В каком штате самая маленькая газировка?»

Я: «И тебе привет».

Оукли: «Привет, детка. А теперь ответь на мой вопрос».

Я: «Ладно… Аркан-смол?»

Оукли: «LOL. Близко».

Я: «Скажи!»

Оукли: «Мини-сода».

Он продолжал присылать мне шутки на тему Миннесоты, пока его не высадили в отеле, тогда он сменил тему на то, что не уверен, сможет ли снова летать коммерческими рейсами после того, как побывал в первом классе.

Я знаю, что он не хочет оказаться в Миннесоте, его мечта – играть за «Ванкувер Варриорс», но реальность такова, что у нас не будет выбора. Это дело случая, в буквальном смысле.

Я избегаю слишком много думать о драфте, в основном потому, что он меня до чертиков пугает, но также и потому, что это начало нового будущего, к которому я до сих пор не готова. Слава, женщины, путешествия. Иногда мне кажется, что я попала в водоворот решений, находящихся совершенно вне моего контроля. Как будто с момента знакомства с Оукли у меня забрали будущее и отдали в руки другого человека.

Оукли никогда не заставил бы меня отказаться от своих целей и следовать за ним, но это означает, что я еще на несколько лет застряну здесь, а он – в другом месте. Этой мысли достаточно, чтобы я бросила тему. Но стоит моим пальцам зависнуть над клавиатурой, я вздрагиваю от стука в дверь.

Не понимая, кто бы это мог быть, я встаю и иду к двери. У меня сводит живот, когда я смотрю в глазок и вижу, наверное, худшего человека, который мог появиться здесь сегодня вечером.

Как будто мне мало сегодня неприятностей.

Ребекка ждет, загибая пальцы, и смотрит на свою одежду. Одета она хорошо, прилично, как будто после своего прошлого визита потратила на гардероб крупную сумму.

Возможно, она решила не притворяться. В тот день, когда я оставила ее одну в коридоре перед своей квартирой, стало ясно: я точно знаю, кто она. Наше сходство не скроешь ни тогда, ни сейчас.

Сейчас, когда она не покрыта грязью и чем-то еще, его легче заметить. У нас не только одинаковые глаза, но и одинаковые высокие скулы и одинаковые кончики носов.

Это не имеет значения, напоминаю я себе. Неважно, насколько мы похожи, она мне не мать. Я набираю побольше воздуха в грудь и, отодвинув засов, открываю дверь.

Она сияет. Это первое, что я замечаю, когда мы оказываемся лицом к лицу. Она выглядит здоровой. Ее волосы блестят, прости господи.

После нескольких мгновений ошарашенного молчания она начинает говорить. Даже голос ее звучит лучше, отчетливее и ровнее.

– Здравствуй, Октавия.

– Чему обязана этим удовольствием, Ребекка? – Я невозмутимо прислоняюсь к дверному косяку, скрестив руки на груди. – Зачем вы здесь? Я же сказала, что позвоню.

Это была явная ложь: не думаю, что я когда-нибудь позвоню ей. Но это должно было говорить само за себя.

Она наклоняет голову.

– Ты не позвонила.

– Да. Не позвонила.

Она вздрагивает, но быстро приходит в себя и тепло улыбается.

– Я могу войти?

Моя немедленная реакция – сказать ей «нет», велеть уходить и никогда не возвращаться, но тоненький голосок подстрекает меня попробовать и хотя бы выслушать ее. Не то чтобы она заслуживает моего времени – вовсе нет, – но поможет ли это мне, наконец, забыть ее раз и навсегда? Может быть.

Или,