– Не знаю, – честно ответила я. – Не хочется как-то напоминать ему о далеком прошлом, ворошить это все. Потому что это совсем не радужные воспоминания.

– Или потому, что ты не хочешь напоминать ему о погибшей жене, – с хитрым прищуром промолвила Марьяна.

– И это тоже.

– Я думаю, что поговорить с ним рано или поздно об этом все же придется, – шепнула мне Эмилия. – Что-то подсказывает – эти видения приходят к тебе неспроста.

Ответить на это мне было нечего, и я просто вздохнула. Эмилия права.

Делайл Даркмун, преподававший нам основы артефакторики, смерил нашу троицу цепким взглядом.

– Юные леди, мне хочется надеяться, что столь горячее обсуждение у вас происходит по теме нашей пары, – обратился он к нам.

– Так и есть, лорд Даркмун, вы поразительно проницательны, – медовым голоском чуть ли не пропела ему Марьяна, блеснув янтарными глазами, которые остались не затронутыми улыбкой.

Делайл уловил тонкую иронию в ее реплике и сжал губы в упрямую линию, однако ничего больше не сказал. В конце пары прошла проверка работ, и моя отвлеченность все же сыграла свою роль – сила амулета уступала тем, что сделали мои подруги. Руны – это дело тонкое. Ошибок они не прощают. Даже если ее исправить, поверхность все равно запоминает ту информацию, которую несла предыдущая руна, и действие амулета ослабевает.

Это занятие было последним на сегодня. Домашнее задание на завтра я подготовила, поэтому со спокойной совестью сменила форменное платье Академии на вечерний наряд и, улыбаясь собственным мыслям, вышла к экипажу Эрика, ожидавшему меня около ворот академгородка.

– В двадцать два ноль-ноль я должна быть в пределах жилого корпуса, – сообщила я своему нитар.

– Правила Академии мне известны, – улыбнулся он в ответ. – С нетерпением буду ждать выходных, чтобы проводить с тобой столько времени, сколько душе угодно. Я уже украсил дом к праздничной неделе. Осталось только пихту нарядить. Ну как можно сделать это без тебя?

В ответ я прильнула к нему, наслаждаясь его близостью и ароматом зимы, который неизменно теперь сводил меня с ума. На Эсфире, наряжая зимнее дерево, нередко приглашали на это событие самых близких, считая, что так мы разделяем друг с другом радость наступающего праздника. Йоль неумолимо приближался, захватывая столицу миллионами праздничных огоньков и фонариков, еловых и пихтовых венков с вплетенной красной лентой – символом наступающего Нового года. Белоснежным покрывалом окутало дома и улицы, отчего желтый свет, исходящий от витрин салонов и окошек таверн, казался еще теплей и уютней. К вечеру мороз крепчал, и от этого бархатно-синее небо, усыпанное миллиардами звезд, казалось бездонным.

Такого украшения зимнего дерева у меня еще не бывало! Наряжая пихту, мы разговаривали обо всем на свете, и Эрик как бы между делом, вешая очередную игрушку на пихтовую лапу, оставлял мимолетные невесомые поцелуи на моей шее или плечах, которые обнажал вырез-лодочка на платье. Наши питомцы, безошибочно уловив флер романтики, витавший в воздухе, проявили максимум деликатности и убежали играть во двор.

– Так-с, осталось в качестве завершающего штриха добавить елочные бусы, – промолвил Эрик, придирчиво разглядывая украшенную пихту.

– Согласна, бусы лишними не будут, – кивнула я, глядя вместе с ним на дерево, увешанное разноцветными игрушками.

– А их мы, кажется, забыли взять из кладовки. Сейчас схожу за ними. – Эрик вышел.

Я осталась совершенно одна в гостиной, и внезапно мне вдруг нестерпимо захотелось найти спальню Эрика. Там я еще не была, поскольку входить в личные покои моего нитар могла лишь после помолвки, но почему-то сейчас мне просто жизненно важно было оказаться там. Как будто что-то неведомое манило меня туда. Да что же это такое!

Это странное чувство не раз уже возникало, хоть и не так остро, стоило мне прийти в дом Эрика, но каждый раз я мысленно запрещала себе даже думать об этом, потому как подобный шаг казался мне весьма неприличным. Эта мысль за считаные секунды, едва оформившись в голове, стала навязчивой идеей. Я не находила происходящему разумного объяснения. А сейчас, когда Эрик ушел в кладовку, оставив меня одну, я поняла, что просто сойду с ума, если не зайду в его личную комнату. С одной стороны, это огромная глупость, которая к тому же будет выглядеть весьма двусмысленно с моей стороны, но, с другой, такая странная тяга не могла возникнуть на пустом месте. Я уже давно поняла, что своему подсознательному чувству нужно доверять. Оно еще никогда меня не подводило. Желание пойти туда стало навязчивым, и мне уже казалось, что это – самое важное, самое необходимое.

Я на цыпочках отправилась наверх, где располагались спальные комнаты.

Вот только какая из этих дверей ведет в спальню моего нитар?

– Не проверять же мне каждую? – подумала я вслух, и в этот момент массивная деревянная дверь, напротив которой я стояла, беззвучно отворилась, словно приглашая меня войти.

Первое, что бросилось в глаза, стоило лишь войти в комнату, – широкая кровать, аккуратно застеленная бежевым покрывалом, прикроватная тумба, на которой ночной светильник бросал тусклый свет на стоявший рядом снимок в рамке – мы с Эриком на недавнем праздничном семейном балу по случаю годовщины свадьбы Вальгарда и Астрид. Повернувшись назад, я не поверила глазам, увидев свой большой портрет, висевший на стене напротив.

Взяв светильник со стола, вместе с ним подошла к портрету, вглядываясь в собственное лицо на картине. И почему Эрик молчал о том, что написал его и повесил в спальне? К чему эти тайны? Мой взгляд зацепился за знакомое опаловое ожерелье и такие же серьги, маленькую родинку над губой и цветок лирелии в руке. Только платье на мне изображено какое-то старомодное. Такое на Эсфире носили не одну сотню лет назад, наверное. От картины веяло магией, и, перейдя на магическое зрение, я увидела, что весь мой портрет пронизывала сеть сохранных чар, которые предохраняли его от порчи. И тут мне бросилась в глаза надпись в самом низу картины, выполненная витиеватым, аккуратным почерком, в котором без труда узнавалась рука Эрика. Поднеся фонарь поближе к портрету, я прочитала надпись вслух:

«Ингерд. Одна тысяча пятьсот двадцатый год от Рождества Христова. Земля».

Светильник выпал из вмиг ослабевших рук и с оглушительным звоном разбился, ударившись об пол.

Глава 14

Истина

Эрик

Велик и неизбежен закон подлости! Произошло именно то, чего я опасался больше всего, – что Герда узнает правду раньше, чем я соберусь с духом и найду нужные слова, чтобы рассказать ей о нас. Вот только как ей пришло в голову зайти в мою комнату, когда она там даже ни разу не была и не знала, где эта комната находится? Но какая разница, что сподвигло ее заглянуть туда, когда теперь Герда смотрела попеременно то на меня, то на свой портрет, и в ее глазах пылал такой огонь, что, если бы она владела пирокинезом, моя комната бы уже горела. Разбитый светильник, по звону которого я нашел Герду, осколками рассыпался по полу.

– Красивый портрет, угу, – едко заметила она, вновь посмотрев в мою сторону. – Если бы не год написания, я б, конечно, «поплыла». Мой портрет в твоей комнате – ах, Боги милостивые, как романтично! А так… прокололись вы, лорд Нордвинд… Портретик-то припрятать надо было. Тогда бы стало проще убеждать меня в вашей искренней заинтересованности мной.

– Герда, нам нужно спокойно поговорить. Поверь, ты очень многого не знаешь, – попытался я объясниться.

– Ха, даже не сомневаюсь, – язвительно промолвила она.

– Давай мы с тобой сейчас присядем, и я все тебе расскажу, – предложил ей. – Поверь, для тебя все сразу встанет на свои места. Я не решался сказать тебе правду, потому что боялся твоей реакции. Все-таки это нелегкая история.

– История о том, как убили твою жену, а через сотни лет ты встретил девушку, как две капли воды похожую на нее, и поэтому влюбился, так? –