Теперь у меня есть оружие, оно же заточенная палка, а значит, мы ещё повоюем. Убивать или нет? Мне нужны союзники, и я понимаю этих людей, тем более их общественный и социальный строй полностью совпадает с моим мировоззрением. Я перевернул копьё и начал использовать его как посох, одновременно отбивая по паре-тройке выпадов в мою сторону и валя нападающих на землю.

За меня взялись с удвоенной силой, когда заметили, что я только калечу своих врагов. Отбросив палки, они начали давить числом, как это называется в народе, «закидывать мясом». Я отбивался как мог, продолжая отдаляться от нападающих, пока на меня не навалились со спины. Несколько секунд борьбы, и я почувствовал, что чутьё вопит как и прежде, но я ничего не мог сделать против превосходящего меня по численности противника.

Время: 18:02, 06.06.00.

Глаза ослепил закатный солнечный луч. Я попытался прикрыться руками, но понял, что они связаны. Не туго, так, чтобы я мог двигать руками, запястья сдавливало не сильно. Я зажмурился, а после, открыв глаза, увидел своего охранника — не особо крупного лысого негра, который держал копьё. У его палки к навершию был примотан костяной наконечник длиной с ладонь. Опасно. Таким оружием можно нанести серьёзные раны и вызвать нагноение, от которого человек может умереть. Странно, я не видел у местных жителей такого оружия. Ну да ладно. Я покашлял, чтобы привлечь внимание.

— Проснулся? — спросил или скорее подтвердил факт охранник, обернувшись.

Я же в это время огляделся. Это был обнесённый деревянной оградой пятачок, на котором не росло ни одной травинки. Он больше напоминал поле боя. Если на нём нет растений, значит, здесь часто ходят или активно двигаются.

— Жди здесь, позову кого-нибудь из старших, пусть они тебя допросят, — сказал мужчина и ушёл.

Я посмотрел на ноги: тоже связаны. Сапог на них больше не было. Видимо, они ушли от своего плохого хозяина, как и штаны с рубашкой. Печально. Почувствовал, как песок щекочет под перевязью, которая играла роль трусов. Неприятно, но ничего не поделаешь.

Прислушался и понял, что дети играют, словно ничего не произошло. Было трудно увидеть, чем занимаются остальные местные жители, потому что обзор мне закрывали небольшие домики, построенные в основном из веток, связанных верёвкой. Здесь строили дома из чего попало, но до смешивания глины, золы и навоза ещё не додумались.

Хотя им это и не нужно. Климат здесь приятный, и зимних холодных ночей не бывает. Это можно было понять по отсутствию тёплой одежды. Женщины носили две верёвки с обрезками выделанной кожи: одна скрывала низ, другая — верх. Видимо, лиф — это какая-то мода или элемент социальной иерархии. Если у женщины есть дети, то она должна скрывать грудь полностью, а если нет, то выставлять её напоказ и ждать, пока кто-то заинтересуется двумя упругими холмиками.

Давно моё тело не знавало женской любви и ласки. Уже на не свойственную моему типу женщину засматриваюсь. На экзотику потянуло. Всегда считал себя потомком финно-угров и восточных славян: как по мне, обе языковые семьи оставили след в моих генах.

Далеко ушёл в размышлениях на эту тему и даже не заметил, как ко мне подошли.

— Добрый день, пришелец, — произнёс полуголый старик, возвышаясь надо мной. — Мы поняли, что ты пришёл с добрыми намерениями, но всё же не совсем понимаем, какие цели ты преследуешь.

Мой охранник стоял рядом и смотрел на меня, как на грязь. Я молчал и оценивал седую проплешину старика, чьё лицо напоминало мне сушёный изюм.

— Сих, я пойду, я устал его сторожить, — наконец оторвав взгляд от меня, сказал охранник старику.

— Иди, он не причинит мне вреда. Хотел бы, уже давно отправил бы несколько десятков наших к праотцам.

— Хорошо, — произнёс он и снова посмотрел на меня. — Без глупостей, —предупредил он, и я кивнул, выдержав его суровый взгляд.

— Ты прости Рума, его родителей убила тень горы. Он очень настороженно относится ко всем, кто приходит оттуда. — Сих сел рядом со мной.

— Не боишься? — спросил я, обрабатывая полученную информацию.

Тень горы — значит, прозвище моего тренера — Гора. Будем знать, вот только где можно использовать это знание, пока непонятно. Зато я окончательно убедился, что «кошка», чьи зубы и когти уже не раз впивались в мою плоть, и есть моя цель… Воспоминания о наших встречах снова пробрали меня.

— А чего мне тебя бояться? Я же сказал, как я вижу твой дух.

— Мой дух?

— Ты никого не убил, это хорошо. Но вот твой цвет кожи и то, откуда ты, — это плохо. Всегда горе приносит, а безы уходят.

С каждым словом старика я всё больше терялся в догадках. Я не один спускался с гор? Что за «безы»? Это поселение и люди, живущие здесь, реальны или они всё помнят? Но если они всё помнят, то как здесь течёт время? Это всё проекция иллюзии для моего обучения или же некое место, куда перенесено моё сознание?

— Сих, прости за вопрос не по теме, но я ведь не первый, кто пытается спуститься с горы?

— Конечно, нет. В самом деле, все были в странных нарядах и наших убивали. Сказания наших предков говорят, что женщин наших похищали, а ещё странное место называли странным словом. Ну, те, которые, как и ты, с миром пришли. Но только они не с миром были. Зубы заговаривали и просили тень горы убить. А мы что? Мы верили и шли, но там все умирали.

— Но если все умирали, то кто тогда писал об этом?

Сих посмотрел на меня так, словно я сказал глупость.

— Мужья к жёнам и детям не вернулись, значит, ушли. Праотцы не принимают таких.

Мне стало ясно их верование. Оно построено для формирования моральных ценностей, по крайней мере, часть о возвращении к семье. В нашем мире за хлебом ушёл и потом алиментами перед праотцами рассчитываешься. Здесь же нет оправданий, как в Советском Союзе, девиз: «Умри, но сделай».

Тем временем старик продолжал:

— От злых мы сами уходили, от добрых добра не ждали. Вот и ты после того, как я тебя развяжу, иди подобру-поздорову. На выходе тебе вещи отдадут и простейшим оружием снабдят, чтобы с голоду не помер.