"Присмотри за всеми, Идрис", — говорил он, когда я пряталась в углу коттеджа и смотрела, как мой брат торжественно кивает в ответ.

Повернув голову в другую сторону, я быстро моргаю: "И надолго?" спросила я, заставляя себя посмотреть на него.

"Мы надеемся вернуться до бала…", — начинает он, но другой мужчина, вскидывающий нож, проходя мимо, зовет его за собой.

Лоркан неуверенно смотрит поверх моей головы, затем на меня: "Прощай, Нара", — шепчет он так, словно знает, что не хочет уходить, и я понимаю, что так поступают венаторы, так поступаем все мы в какой-то момент.

"Я должен уехать, Лия", — снова доносятся до меня слова отца, когда он опускается на колени, чтобы сравняться со мной ростом: "Постарайся не попасть в неприятности". Он смеется от всей души, ероша мои волосы.

"Постарайся не быть слишком авантюрной, пока меня нет", — говорит Лоркан, и я снова моргаю, глядя на его губы, растянувшиеся в улыбке, на которую я не могу ответить взаимностью.

Он наклоняется ко мне, но я поворачиваю щеку, когда его губы касаются моей кожи, и он позволяет им задержаться там — мое дыхание тяжелеет от сходства прошлого и настоящего. Лоркан, должно быть, думает, что я не хотела поцелуя, что я ничего не хотела, так как он отступает назад, и я не смотрю на него, когда он уходит.

Глава 24

С момента ухода Лоркана прошло всего несколько часов. Я тренировалась, слушала, как Райдан объясняет, почему он самый великий, а потом Линк задавал мне вопросы по Иллиасу. Это самое большое, что я когда-либо слышала от него, но, когда моя голова была в другом месте, было трудно изображать восторг.

"Итак, ты собираешься рассказать мне об этом Лоркане?" спрашивает Идрис, пока мы прогуливаемся по улицам Хризоса. После того как я объяснила, что они пойдут со мной на бал Ноктуры, Иллиас выглядел наиболее взволнованным из всех троих. Раздраженное ворчание Идриса говорит о том, что он презирает идею бала.

Я пожала плечами и уставилась в землю, слыша, как Иллиас и Икер переговариваются далеко впереди нас: "А что тут рассказывать?"

Мольба сбоку заставляет меня повернуть голову влево. Венатор и человек в рваной одежде, сжимающий руки в кулаки, говорят: "Прошу вас, только до следующей недели, я обещаю, что деньги будут".

Я торжествующе хмурюсь. Сегодня день сбора налогов. Мы уже сталкивались с этим, со страхом, что нам не хватит денег, что мы останемся на улице или еще хуже.

"Я знаю тебя, Нара, — вклинился Идрис, прервав мой пристальный взгляд на мужчину: "Иллиас знает тебя, Икер… в общем, большую часть времени он ничего не знает, но мы втроем можем сказать, что происходит что-то, о чем ты не хочешь говорить".

Мое подавленное настроение, вероятно, выдавало меня, когда я встретилась с братьями в городе сегодня. Выдохнув, я подняла голову: "Идрис, когда бы я ни рассказывала тебе что-то в прошлом, ты либо спорил со мной, либо отмалчивался. Почему я должна рассказывать тебе о парне, которого ты, скорее всего, захочешь напугать, даже если я скажу, что это всего лишь дружба?"

Моя поднятая бровь заставляет его нахмуриться: "Я бы так не поступил".

"Ты бы сделал, и ты это знаешь".

Он закатывает глаза, а я иду дальше, пока Икер и Иллиас направляются к нам: "Послушай, Нара", — вздыхает Идрис, и я поворачиваюсь к нему с любопытными глазами: "Я хочу, чтобы ты знала: даже если он был больше, чем друг, или… — он с трудом выговаривает следующее слово, — если ты в него влюблена, я всегда буду рядом с тобой. С такими чувствами нельзя бороться в одиночку".

Он не замечает этого, но на секунду мои глаза становятся круглыми, но не от того, что он произнес слово "любовь", а от того, что я не ожидала, что он скажет это так… больно. Когда-то у него была возлюбленная, но ее слишком рано унесла болезнь, которая забрала и мою мать.

"Я хочу для тебя только самого лучшего", — продолжает он, его голубой взгляд, как и мой, блестит: "И иногда моя рассудительность, когда дело касается людей, может помешать этому".

Идрис никогда не говорил со мной подобным образом. Мы всегда спорили, и я, ошеломленная, пытаюсь ответить. Но Икер и Иллиас догоняют нас, и я замечаю Фрею, выкрикивающую мое имя с другой стороны улицы.

Она бросается в нашу сторону, ее плащ мелькает между людьми, и я улыбаюсь, говоря: "Фрея! Я никогда не представляла тебя…"

"Солярис, только не говори, что это твои братья?" Она натягивает брюки, кладет руки на бедра и улыбается каждому из них. Затем, прищурив глаза, она начинает указывать: "Икер, Иллиас и…" На секунду она наклоняет голову: "Идрис".

Удивленный тем, что она правильно угадала их имена, я киваю, прежде чем ее улыбка расширяется и она говорит: "О, я слышала о вас такие чудесные вещи! Я знаю, что Икер любит писать. Я как-то пыталась это сделать, хотя, к сожалению, я ужасный писатель, а потом я знаю, что Иллиас — художник и…"

"Ты всегда такая возбудимая?" стоически вопрошает Идрис, и я делаю вдох, мысленно проклиная его за резкость, хотя зачастую это и про меня тоже.

Фрея прочищает горло, улыбка исчезает с ее губ, она смотрит на него и поворачивается ко мне: "Я поняла, что ты имела в виду, говоря о ворчливости".

Я подавляю смех, и, несмотря на неодобрительный взгляд Идриса, Фрея не сдается. Она с вызовом поднимает брови, не опуская подбородка.

Идрис сужает глаза, недоумевая, но в них блестит что-то еще, что-то неожиданное, как только Икер хмыкает: "Это правда, Идрис…"

"Мисти!"

Улыбка стирается с моего лица, а глаза становятся широкими.

Нет, нет, нет.

Я умоляю, что это мой разум разыгрывает меня, хотя знаю, что это не так, когда все оглядываются, мой желудок бурлит от растерянности и шока.

Дариус, средь бела дня, идет к нам, кивая каждому проходящему мимо незнакомцу.

Как он…

"Вот ты где", — говорит он, жестом руки указывая на меня: "Я так мучился, пытаясь найти тебя, Мисти, правда".

Мой взгляд перескакивает с Идриса, Иллиаса и Икера, сжимающих брови. Потом Фрея, прищурившая глаза и прикусившая губу, как будто не может понять, кто такой Дариус?

Что происходит здесь, в Солярисе?

"Мисти, наша старая лошадь?" спрашивает Иллиас, глядя на меня, чтобы убедиться, что он сразу же соберет ее, как он обычно делает со мной, но не