"Старая лошадь?" Дарий дергает головой назад, хмуря губы: "Нет, нет, это она…"

"Извините нас на минутку", — вклиниваюсь я. Мое дыхание становится неровным, я вцепляюсь в руку Дария и тащу его, прежде чем мои братья или Фрея успевают сказать хоть слово.

"Крепкая у тебя хватка, Голди". Он смеется, позволяя своим шагам волочиться сзади, прежде чем я толкаю его на угол другой улицы.

"Как это возможно — " — я пихаю его к стене "- ты так свободно разгуливаешь по городу, и никто не замечает, кто ты?"

Он откидывается назад, закидывая ногу на ногу с непринужденной улыбкой: "Сила иллюзии, все вокруг, кроме тебя, сейчас считают меня кем-то совершенно другим, что-то вроде маски или гламура".

Я потеряла всякое терпение. Конечно, так и должно было быть, мератская сила-обманщик разума: "И ты предпочитаешь воровать в местах без гламура?"

Его глаза сияют плутовским обаянием: "Так я более запоминающийся".

Фу.

"Ну ладно." Я скрещиваю руки на груди: "Тогда позволь спросить: что ты здесь делаешь?"

Опасная кокетливая ухмылка играет на его лице, когда он опускает ногу и отходит от стены. Он проходит мимо моего плеча, и я поворачиваюсь вместе с ним, когда он поворачивается, говоря: "Чтобы подарить тебе это". Между указательным и средним пальцами он протягивает мне записку.

Я выхватываю ее из его рук и разворачиваю. Я могу разобрать нацарапанное название таверны "Хейвенвуд" и "Драггардс" — если сильно прищурюсь или поверну записку под разными углами: "Для чего это?"

"Это место, где я хочу, чтобы ты встретилась со мной сегодня вечером".

"Сегодня вечером?" Мои брови подпрыгивают от его безумия: "Я ни за что не пойду туда, куда ты мне скажешь".

"Это не выбор, Голди". Шутливо ухмыляясь, он ждет несколько секунд, чтобы я что-то сказала, но тут по дороге, прихрамывая, идет человек с побрякушками и плакатами в руках.

"Помогите нам поймать Золотого вора, и мы получим массу наград от королевы!" кричит он, рассыпая их по улицам, его иссохшая рука дрожит, когда он с улыбкой передает Дарию плакат.

"Мы поймаем этого вора, не волнуйтесь, сэр", — подбадривает его Дарий, пока тот продолжает свой путь. Повернувшись к плакату, он кивком головы поджимает губы: "Кем бы ни был художник, он невероятен в своей работе, ни одного изъяна", — задумчиво пробормотал он: "Даже моя маска идеальна".

Невероятно: "Тебе все это нравится, не так ли?"

Усмехнувшись, он складывает плакат и засовывает его в карман своих бриджей: "То, что люди говорят, что поймают Золотого вора прямо здесь, рядом со мной? Конечно, но видеть, как краснеет твое лицо при каждом моем приближении, гораздо приятнее".

Сузив взгляд на его раздраженное подмигивание, я в раздражении смотрю то на него, то на другого: "Где твой маленький друг?"

"Ворует хлеб для себя".

Я сжимаю губы в презрительную улыбку: "Приятно видеть, что ты научил его всем своим трюкам".

"Только лучшим". Он усмехается, прежде чем мимо проходит еще один человек, на этот раз с цветами жасмина в корзине. Дариус оглядывается через плечо, берет один, не замечая дамы, поворачивается ко мне и протягивает его перед нами: "Вот."

Мои пальцы нерешительно протягиваются, чтобы взять его, а мои брови сходятся вместе: "Для чего это?"

"От тебя всегда пахнет жасмином". Он пожимает плечами, все еще ухмыляясь: "Прими это как знак моей признательности за твою помощь в краже ценного кулона".

Я хмурюсь от явного сарказма в его тоне и поднимаю брови, сжимая цветок в кулаке и поднимая его, чтобы лепестки упали на пол.

Он с юмором наблюдает за этим: "Как ужасно грубо, Голди".

"Ты невыносим".

Усмехнувшись, он закрывает единственную брешь между нами и опускает голову так, что его глаза оказываются на одной линии с моими: "Взаимно", — шепчет он. Днем его взгляд на тон темнее, но при свете они все равно блестят: "Но я хотя бы вежлив".

"Вежлив?" недоверчиво повторяю я, вставая на носочки и наклоняясь к его лицу: "Если что…"

Его вздох прерывает меня, драматический и полный презрения: "Голди, если ты собираешься объяснить мне, почему ты считаешь, что ты права, я не хочу этого слышать. Мне бы не хотелось потом объяснять, почему ты на самом деле не права".

Я качаю головой, совершенно потерянная, и наморщив лоб, говорю: "Честно говоря, я до сих пор не понимаю, почему люди тебя боятся".

"Потому что я способен на многое, когда речь идет о защите себя, Тибита, и тех, кто…" Он пробежал глазами по мне: "Активы для меня".

О… Теперь я понимаю.

"Так вот почему ты спас меня от укуса?" спрашиваю я, и при слове "укус" любая форма забавы или насмешливого комментария покидает его, поскольку его челюсть застывает. Я наклоняю голову и продолжаю: "Потому что я приношу пользу в твоих поисках этого кулона?"

"Молодец, Голди". Слова прозвучали резко, в ответ на его попытку улыбнуться: " Заработала себе небольшое очко, не думал, что ты когда-нибудь поймешь".

Я сжимаю кулаки, кровь закипает в моем организме, хотя я знаю, что это будет ответом. Если бы это была другая причина, то мне пришлось бы думать, что у него действительно есть какое-то сердце.

" Знаешь, — тихо начинаю я, но скрытый гнев ясен как день: "В своей жизни я презирала многих людей, тех, кто шел за мной и моими братьями, высмеивал их или причинял им какую-то боль, но ты?" Я поднимаю взгляд и вижу холодный, знающий блеск в его глазах, побуждающий меня сказать это: "Я ненавижу все, что связано с тобой как с человеком и как с перевертышем. И я обещаю тебе, что как только я получу пузырек, а ты получишь свой дурацкий кулон, я буду надеяться, что больше никогда в жизни не увижу тебя".

"И какое это прекрасное обещание", — шепот, который я воспринимаю как смертельный: "Увидимся вечером, Голди".

Я издаю горловой звук, толкаю его плечом, чтобы уйти, но как только я оказываюсь в конце улицы, я не знаю, что заставляет меня оглянуться, но я оглядываюсь.

Он не двигается с места, стоит лицом ко мне. Он так и стоит, устремив взгляд в землю. Я даже не думаю, что он смотрит на нее как следует, пока его голова не поворачивается ко мне. И на мгновение, когда он встречает мой взгляд, серьезность исчезает, а губы искривляются в высокомерную ухмылку.

Я закатываю глаза, снова отворачиваясь, но чувствую, что медленно хмурюсь от того, что эта улыбка кажется вынужденной, не такой, как те, которыми