гораздо лучше, чем к другим: "Почему вы так добры ко мне?" Мой голос звучит скептически. Не то чтобы мой отец говорил о ней так, словно они когда-то были друзьями: "Я всего лишь стажер, еще даже не настоящий венатор".

Она опускает свой кубок, ее улыбка остра: "Разве мне не позволено быть доброй к своим воинам, Наралия?"

Я покраснела: "Нет, конечно, можно. Просто…"

"Я знаю, как Натаниэль обожал своих детей", — перебивает она, и я прячу морщинку от воспоминаний об отце и о том, как мне его не хватает: "Я лишь возвращаю свою доброту его младшей, которая, похоже, страстно желает стать венатором".

Насмешка, стремящаяся вырваться наружу, почти непреодолима, когда я понимаю, что страсть ничего не значит, если я работаю с вором — драконом, перевертышем…. идиотом.

Медленно кивнув, я смотрю на ее шею, а затем мои губы изгибаются в улыбке: "Это замечательный кулон. Я не могла не заметить его".

Она наклоняет голову, и я, сглотнув, добавляю: "Это семейная реликвия?".

"Нет", — отвечает она с любопытством: "Скорее, это подарок, который мне подарили".

"Тогда, наверное, это очень важно для вас", — говорю я, но слова обрываются на полуслове, так как швея снова бормочет, чтобы я перестал возиться.

У королевы дергается губа: "Откровенно говоря, для меня это бесполезно".

С моих губ срывается легкий ох, озадаченный таким ответом: "Могу я тогда спросить, почему вы его носите?"

"Я ношу его так же, как вы носите эти кристаллы в своих волосах". Она встает с дивана и вальсирует на другой конец комнаты, а ее платье развевается за ней.

В раздумье я провожу пальцами по кристаллам. Мои не бесполезны для меня. Они принадлежат Фрейе. Но королева, похоже, по-своему отмахнулась от этого вопроса.

Отставив кубок, она поворачивается и идет ко мне, снимая с шеи кулон: "Этот кулон, Наралия". Она перебирает его между пальцами, золотисто поблескивая на почти эбеновой коже: "У него есть своя история".

Мой взгляд, почти зачарованный, скользит по кулону и трем рекам, изображенным на компасе, указывающем на север.

Ривернорты.

Возможно, ее доброта — это прикрытие того, что могло произойти. Сохраняя спокойствие, даже если я уже знаю историю, я делаю неуверенный вид: "С договором?"

Легкая усмешка: "Более чем." Она отходит к тому месту, где поставила свой кубок, надевает кулон на шею манекена.

При этом мне требуется пять секунд, чтобы осмотреть комнату, я не могу гарантировать, что она снова снимет кулон, и это слишком большой риск, чтобы что-то делать…

"Не шевелись!" шипит швея, стоя на коленях.

Я хмуро отвечаю, но королева, не обращая на это внимания, говорит: " Ты ведь знаешь о войнах до договора, не так ли?"

Я вскидываю на нее голову, когда она берет свой кубок и поворачивается, чтобы идти ко мне. Она поднимает руку, приглашая швею уйти. Швея кланяется, бросая на меня взгляд через плечо, и выходит из зала.

Забыв об этом, я отвечаю: "Да". Я стою на табурете чуть выше королевы, но никакой рост не может сравниться с ее мощным телосложением: "Ведьмы и перевертыши Экзари против колдунов".

Я вспоминаю свой разговор с Лейрой, то, что заставило меня бежать из таверны, и жуткие слова, которые она мне сказала.

Солнце снова расцветает, ибо она нашла свою луну.

"Ведьма и перевертыш всегда идут рука об руку", — королева оборвала мои воспоминания о словах Лейры, чем заслужила от меня укоризненный взгляд: "Как только ведьма привязывается к определенному перевертышу, они становятся союзниками, доверенными лицами и помощниками, вот почему у колдунов никогда не было шансов, даже у самых могущественных".

С ее губ сорвался выдох, грустный, отстраненный. Лейра упоминала, что перевертыши помогали колдунам, чувствовали эмоции других. Однако она не говорила, что они способны на связь. А королева… видя, как она сейчас это объясняет, я думаю о том, как она презирает перевертышей, имеет в своем распоряжении целую армию венаторов, чтобы избавиться от них, в то время как ведьму можно повесить или сжечь на костре, если она посмеет воспользоваться своей магией.

"Вы колдунья?" Вопрос звучит так абсурдно, но королева лишь усмехается, опустив взгляд вниз.

"Да… но без силы".

Меня захлестывает волна шока. Какое-то время я гадала, что же это за королева, почему она живет так долго, зная, что не может быть простой смертной, но ее ответ открывает еще больше вопросов, удивления и любопытства.

Почему она лишена власти? Участвовала ли она в войне? Имеет ли она отношение к Ривернортам?

Но мои вопросы остаются невысказанными, когда она смотрит на мою руку: "Боже, какой у тебя шрам".

Я подношу его к груди, инстинктивно пытаясь скрыть его, даже если стою перед королевой.

Она не выглядит обеспокоенной и не интересуется, почему я его прячу, спрашивая: "Как он появился?"

С дрожью в голосе я смотрю на глубокий красный след от ладони вверх по внутренней стороне предплечья: "Дракон", — тихо отвечаю я.

Скрывать, кто это сделал, было невозможно, но чем дольше я смотрю на него, тем больше думаю о том дне, когда умер мой отец. Может быть, это и далекое воспоминание, я уже с трудом представляю себе дракона, но я все еще не могу смириться с тем днем.

"Понятно", — вздохнула королева: "Теперь ты здесь и тренируешься, чтобы этого больше никогда не случилось".

Я кланяюсь, отводя руку в сторону, стараясь ее спрятать: "Конечно, ваше величество".

Она поднимает потир, на лице мелькает улыбка, которая кажется скрытой, прежде чем она говорит: "Как ты знаешь, мы защищаем тех, кто не несет пламя…" И пьет из нее.

На следующее утро я спешу вниз по лестнице, судорожно сжимая перед собой руки и декламируя девиз венаторов: "Мы защищаем тех, кто не несет пламя".

Фраза, на которой мне следует сосредоточиться, а не думать о том, как мне обокрасть королеву.

Повторив ее еще раз, я опускаюсь на последнюю ступеньку и останавливаюсь, медленно сводя брови вместе, когда замечаю Лоркана и нескольких венаторов, выходящих из оружейной комнаты.

"Что происходит?" Я подхожу к Лоркану и смотрю на других венаторов, которые проходят мимо меня, держа в руках копья и цепи.

"Поступили сообщения о появлении драконов на севере", — говорит он, возвращая мое внимание к себе. Он вздыхает — глубокий звук, от которого во мне вспыхивают эмоции: "Я должен уехать на несколько дней".

На мою грудь давит тяжесть, и словно кто-то толкает меня назад, когда я вижу вспышку воспоминания о том, как мой отец обычно прощался с