Шрифт:
Закладка:
– Давай, – ответила Элис.
Глава 40
Томми сказал, что вечеринка будет неформальная, но затем добавил, что официанты приедут в четыре, чтобы к шести успеть все подготовить, а бармен придет в пять, но алкоголь уже привезли, и к тому моменту, когда к ним домой начали прибывать люди в накрахмаленных рубашках и черных жилетах, Элис уже понимала, что у них с Томми разные представления о слове «неформальный». Элис вспомнила кое-что: она сама хотела вечеринку. Она всегда хотела вечеринку, но в итоге не получала от нее никакого удовольствия.
Гардеробная у нее была невероятная: не как у Шер Хоровитц в «Бестолковых», конечно, где вешалки ездили на электрическом приводе, но около того. Помимо винтажных платьев, многие из которых Элис узнала, и стопки голубых джинсов, огромная комната была переполнена качественными, дорогими дизайнерскими шмотками, которые она ни за что не смогла бы позволить на бельведерскую зарплату. «Ну ладно», – подумала Элис. Вот это уже больше похоже на правду: это уже крутая часть путешествий во времени, этот эпизод она знает. Элис обшарила все вешалки, точно участница «Гонки по супермаркету». Вернулась в спальню и уселась на кровать напротив двери. Ей стало интересно, кто придет на вечеринку. – Элис открыла почту и начала листать список имейлов. В основном всякий мусор, как обычно. Она забила в поиске «Бельведер», и ей выпало порядка тысячи писем: бланки согласия на прививки, благотворительные сборы, обсуждения подарков учителям.
– Охренеть, я прямо мамочка, – пробормотала Элис. И не просто мамочка, а бельведерская мамочка. Родители там бывали разных категорий, но самих категорий было не то чтобы море, скорее лужица. Леонард в своих футболках и гигантских кроссовках никогда не вписывался в картину, как единственный кривой палец, но при этом у него было достаточно денег, чтобы его просто не принимали в тусовку, вместо того чтобы смотреть на него сверху вниз. У Элис было много друзей из Бельведера, которые устраивали туда своих детей: Мелинда так делала, да и в целом большинство сотрудников, у которых были дети. Внушительная скидка на обучение была очень весомой привилегией, хотя, по словам некоторых приятелей Элис, за последние годы ее внушительность ощутимо усохла. Вот такие родители ей нравились. А другие, те, которых они с Эмили называли «родители полного тарифа», – не особенно.
Но она знала, как они выглядят. Элис достала из гардеробной несколько платьев: струящихся, обтягивающих, расшитых бисером и даже одно с перьями – и разложила их все на кровати. Как наряжать куклу, только по-настоящему. По крайней мере, в этой версии ее настоящего.
В комнату приковыляла Дороти и тут же устремила перепачканную джемом руку к бежевому наряду, которое прекрасно подошло бы какой-нибудь очень богатой монашке.
– Привет, Дороти, – сказала Элис. – Тебе вот это нравится?
Дороти облизала ладошку и потрясла головой.
– Мне нравится розовое.
Не поспоришь, розовое платье было что надо. У него был высокий ворот с оборками, как у Энди Уолш в «Девушке в розовом», а подол доходил до середины бедра и там взрывался облаком из перьев, которых хватило бы на десяток страусов.
– А тебе не кажется, что это перебор? – спросила Элис. Дороти рьяно затрясла головой.
– Оно как фламинго. – Дороти, похоже, была очень непосредственной девочкой. Элис была уверена, что она бы очень сильно любила ее, будь она ее матерью. Сумей она вспомнить, что она ее мать. Элис чувствовала, как что-то – любовь или, может, нежность – наполняет комнату, точно невидимое облако. Она не совсем так представляла себе материнство, но что она вообще о нем знала? Собственную мать она живьем почти не видела – три-четыре воспоминания, только и всего. Бо́льшая часть их общения проходила на расстоянии и уже после того, как Серена ушла. Люди постоянно рассказывали Элис, как невыносимо тяжело для матери потерять опеку над ребенком, другое дело, если мать идет на это добровольно. Материнство сродни катанию на лыжах или умению соорудить красивый ужин из того, что есть под рукой, – этому, конечно, можно научиться, но легче всего это дается тем, кто видел, как это делают другие, причем с раннего детства.
Дороти позвала Сондра, и девочка послушно потопала на кухню, где детей уже ждал ужин. Элис снова заглянула в телефон. Она пыталась позвонить Сэм, но та так и не ответила. Мать оставила сообщение. Хоть какая-то часть ее жизни осталась неизменной. Человек шесть прислали эсэмэски с поздравлениями с прошедшим, но ни одно имя ни о чем ей не говорило. Элис, оказывается, популярна.
Вошел Томми и закрыл за собой дверь. Он опять был весь потный и в спортивках. Похоже, версия «женаты и с детьми» для богачей предполагает, что родители только и делают, что по очереди занимаются спортом и ходят в душ. Элис вспомнила, как они с Томми занимались сексом, и подумала, насколько далеко в прошлом для него осталась эта ночь.
– Эй, помнишь, как мы трахались тогда, на мой день рождения, когда мне было шестнадцать?
– Ага, – ответил Томми. – Ты вызвала сантехника еще раз? У меня в кабинете так и течет, похоже, что откуда-то сверху.
– Конечно, – сказала Элис. Она стояла в белье, очень красивом белье, между прочим; в таком, которое упаковывают в коробочку с папиросной бумагой и которое нужно непременно стирать вручную. Элис привыкла покупать трусы пачками по три штуки и носить их до упора, пока их непригодность не начинала явно бросаться в глаза, тогда она их выкидывала и покупала еще. Она провела рукой по кружевному лифчику.
– Красивое?
– Да, я видел выписку с кредитки. – Томми резво стащил футболку. – Как отец? Видела Дебби?
– Видела. Она прелесть. Папа не разговаривает, но он издавал какие-то звуки. Мне кажется, он знал, что я была там. Точно знал, – сказала Элис, хотя и не была особенно в этом уверена. Что из всего этого было точно? Что было взаправду? Она стояла рядом с отцом, она дотронулась до его руки. Ни в одной из книг по проживанию утраты, которые она покупала, но почти не открывала, такого сценария не было. Хотя, возможно, она просто не вчиталась. Может, там
